Архив номеров Номер 7

Их отображения в зеркальной панели появились почти одновременно. Отец Павел опередил Андрея Андреевича буквально на пару секунд. Сначала в зеркальном простенке между двумя дверными блоками проплыла его худая фигура, облаченная в длинное черное пальто, а вслед за ней в зеркале прокатилась шарообразная персона Андрея Андреевича. Входя в солидный магазин аудио- и видеотехники, расположенный в центре Москвы, они не обратили друг на друга никакого внимания. Каждый из них был глубоко погружен в собственные мысли.

Отец Павел приехал в столицу из Подмосковья, чтобы приобрести здесь диктофон. В аппаратуре он совершенно не разбирался, денег у него было немного, и он боялся ошибиться в выборе. С утра он побывал на одном из рынков. Диктофонов там было много, но торгашеская атмосфера лавочек и магазинчиков произвела на него неприятное впечатление. Отец Павел решил лучше переплатить за вещь в фирменном магазине и иметь гарантию ее качества, чем купить кота в мешке на рынке.

Андрей Андреевич оказался в магазине благодаря неожиданному перерыву в напряженном графике жизни. Его встреча с важным клиентом должна была состояться в районе Лубянской площади, однако клиент по сотовому телефону предупредил о своей задержке и попросил Андрея Андреевича подождать минут сорок. Андрей Андреевич, вежливо пробормотав согласие, резким движением сунул телефон в карман своего темно-синего пальто, купленного на прошлой неделе в Лондоне. В офисе его ждала куча незавершенных дел. Разгневанный пустой пропажей времени, он в ярости затопал ногами по талому мартовскому снегу. Однако проигнорировать встречу с не очень обязательным клиентом было невозможно: переговоры с ним должны были разрешить слишком серьезные проблемы, возникшие в последнее время в жизни Андрея Андреевича. Заметив невдалеке магазин, название которого его немного успокоило, он вошел в торговый зал. Покупателей там было гораздо меньше, чем обслуживающего персонала, редкие посетители бродили между прилавками и стендами, забитыми чудо-техникой, как поклонники искусства на выставке шедевров мировой живописи.

Отец Павел, протиснувшись между двумя рядами огромных напольных телевизоров, наконец наткнулся на то, что искал. С полок стеклянного стеллажа на него призывно глянули ряды диктофонов. Занятый изучением их товарного вида, батюшка вначале не заметил возникшего рядом с ним Андрея Андреевича. Тот, в отличие от священника, не стал вдумчиво рассматривать каждый из диктофонов, расположенных на полках. Его цепкий взгляд сразу выхватил нужный объект, и он указательным пальцем правой руки, поднятой вверх, поманил к себе продавщицу.

— Девушка, покажите мне вон тот цифровой диктофончик за сто восемь долларов, — сказал Андрей Андреевич подошедшей к нему молоденькой светловолосой продавщице.

Девушка ключиком открыла миниатюрный замочек, раздвинула стеклянные дверцы и передала в руки покупателя заинтересовавший его диктофон. Андрей Андреевич со знанием дела повертел его в руках, задал пару вопросов продавщице и, придя к выводу, что она не очень понимает, о чем ее спрашивают, снисходительно попросил принести документацию.

Осведомленность незнакомца в аудиотехнике привлекла внимание отца Павла. Он оторвал свой взгляд от витрины и посмотрел на Андрея Андреевича. Внешность его показалась знакомой, где-то он видел этого невысокого полного человека лет сорока. Его густые черные волосы, зачесанные назад, энергичный, с нотками металла голос и живая мимика будили смутные, неопределенные воспоминания.

У отца Павла мелькнула мысль: хорошо бы поговорить с незнакомцем о диктофонах, он, как человек знающий, мог бы подсказать, какой из них и по качеству, и по цене более ему подходит. Конечно, не очень удобно с такими вопросами приставать к незнакомому человеку, но, с другой стороны, он, как видно, знает о диктофонах побольше молоденькой продавщицы. Шанс терять не стоит, тем более что он все равно ждет, когда ему принесут документацию.

— Извините за беспокойство, — начал отец Павел, — хотел бы у вас проконсультироваться. Думаю приобрести диктофон, но не знаю, какой лучше. Вы не подскажете?

Андрей Андреевич с некоторым удивлением взглянул на спросившего. Перед ним стоял худощавый, выше среднего роста человек лет под пятьдесят. Все черты его лица имели несколько удлиненную форму, а волосы и кожа были какого-то неопределенно-золотистого оттенка.

— Все зависит от того, для каких целей диктофон вам нужен, — неохотно обронил Андрей Андреевич.

— Видите ли, я священник и хочу записывать проповеди.

— Это правильно, — одобрительно сказал Андрей Андреевич и с интересом посмотрел на собеседника. — Я тоже все свои речи записываю.

— Я намереваюсь записывать не свои, — уточнил отец Павел. — Наш настоятель произносит замечательные проповеди, и очень жалко, что они могут безвозвратно кануть, как говорится, в лету.

— Ну что я вам могу посоветовать? Вот у меня есть диктофон, который настолько чувствителен к звуку, что записывает речь человека на расстоянии нескольких десятков метров. Я не слышу голоса, а он его пишет и воспроизводит! Такой бы вам не помешало приобрести.

— Да, тогда бы можно было записывать проповеди из любой точки храма, — обрадовался отец Павел.

— К сожалению, такую вещь вы здесь не приобретете, — огорчил собеседника Андрей Андреевич.

— Такую вещицу можно купить только у представителей спецслужб. Да и то по большому знакомству.

Беседу прервала продавщица. Она принесла небольшую брошюру с описанием цифрового диктофона на английском языке. Извинилась, что нет такого описания на русском.

— Ничего, как-нибудь прочтем, — пробормотал Андрей Андреевич и деловито зашуршал листами.

После беглого просмотра вернул брошюрку продавщице, махнул рукой и сказал, обращаясь к отцу Павлу:

— Ерунда! Недавно потерял свой цифровой за триста долларов, думал, пока не подберу что-нибудь стоящее, куплю этот, за сотню... Но не стоит: пустая трата денег, святой отец.

— Я не святой отец.

— А кто? Вы же сказали, что являетесь священником.

— Вот именно — православным священником.

— так ведь священников называют святыми отцами. Я сколько раз в фильмах это слышал.

— Наверное, вы западные фильмы смотрели. У нас народ священников обычно называет отец Иоанн, отец Петр, меня — отец Павел. Часто прихожане с любовью и уважением именуют своего пастыря «батюшкой».

— Понятно. Я в общем-то про «отца» и «батюшку» знаю, но думал, что и «святой отец» тоже для вас приемлемо. Значит, вас зовут отец Павел. А меня — Андрей Андреевич. Будем считать, что познакомились.

— Очень приятно. Мне, конечно, Андрей Андреевич, такой сверхчувствительный диктофон, про который вы рассказали, не нужен, лучше что-нибудь попроще.

— Вам-то, батюшка, можно и попроще, а мне без профессиональной аппаратуры никак не обойтись. Я адвокат, и сейчас в нашем ремесле без такой техники успехов не достигнешь. Да и постоянно в разные передряги попадаешь. Без диктофона и микрофона никакие переговоры уже вести нельзя. С такими типами общаться приходится, что вам, отец Павел, и в кошмарном сне не грезилось.

Зазвонил сотовый телефон. Андрей Андреевич извинился, достал трубку и приложил ее к уху. Его коллега по адвокатской практике сообщил о своем согласии на участие в совместной защите в суде интересов одного известного бизнесмена. Андрей Андреевич, выразив радость по этому поводу и продолжая говорить по телефону, не спеша прохаживался по магазину.

Оставшись в одиночестве, отец Павел вновь прильнул к витрине. Сначала, пока адвокат прохаживался невдалеке, он не смотрел в его сторону, но четко слышал его бодрый голос, который вещал в трубку о блестящих перспективах предстоящего дела и смаковал размеры будущего гонорара. Когда же Андрей Андреевич удалился на значительное расстояние, отец Павел пристально посмотрел на него и вдруг вспомнил, где его видел. Этому поспособствовала характерная деталь: Андрей Андреевич резким движением руки отбросил прядь волос назад и при этом несколько раз подряд похлопал свой затылок, словно ребенок песочный куличик. Сомнений не было, это известный адвокат. Отец Павел телевизор не любил, но программы последних новостей смотрел более или менее регулярно. Да-да, именно там, в репортажах о различных судебных разбирательствах, он несколько раз видел этого человека и еще, помнится, подивился, что он перед телекамерами так странно хлопает себя по затылку.

Через пару минут отец Павел стал обдумывать, как ему вести себя дальше. С одной стороны, хотелось бы продолжить разговор о диктофонах, с другой — как-то неудобно продолжать глядеть на витрину, пребывая в неизвестности, вернется ли к ней Андрей Андреевич.

Сомнения священника, однако, не затянулись надолго. Закончив разговор, адвокат в явно приподнятом настроении подошел к нему и продолжил прерванную беседу.

— Рекомендую вам приобрести вон тот диктофончик за двести пятьдесят четыре доллара. Почти профессиональная вещица, — сказал Андрей Андреевич и постучал пухлым коротким пальцем по стеклу витрины.

— У меня таких денег на покупку диктофона нет! — с детской искренностью в голосе откликнулся на совет адвоката отец Павел.

Андрей Андреевич быстрым взглядом скользнул по его черному драповому пальто, посмотрел на свои золотые швейцарские часы — сколько времени осталось до встречи? — подумал и, вдруг помрачнев, изрек:

— Покупайте, батюшка, самый дешевый, за тридцать-сорок баксов. Он без всяких приятных наворотов, но для записи проповедей сгодится. Сверхчувствительный вам не нужен: конкурентов вы тайком записывать, как я, не будете. Цифровой вам тоже без надобности. Вы ведь, по всей видимости, не станете, как мои подельщики, для шантажа на компьютере записи монтировать.

От неожиданной откровенности адвоката продолговатое скуластое лицо отца Павла еще более вытянулось, он машинально погладил свою редкую клинообразную бороду и, чтобы как-то прервать наступившее молчание, сказал:

— Может быть, купить вон тот, за сорок два доллара? Написано, что он сделан в Японии. А те, за тридцать, — в Китае.

— Они, батюшка, что угодно могут написать. Не обращайте внимания на этикетки. Вы мне вот о чем лучше скажите: может ли один мой знакомый без паспорта и вообще без всяких документов поступить в монастырь?

— Ну, скажем так: слишком много проблем в миру у него накопилось, и плохие парни стали его постоянно доставать.

— Так ему надо не в монастырь поступать, а в милицию обратиться.

— Это, батюшка, другой вариант. Вы мне про монастырь ответьте.

— Нет, человека без документов и без соответствующей рекомендации в монастырь не возьмут.

— Значит, у вас в Церкви больше бумажка цену имеет, чем человек?

— Ну зачем так утрировать. Просто в любом монастыре берегут свой уклад жизни. Люди, которые приходят в обитель не по призванию, могут другим мешать заниматься духовным совершенствованием.

— Отец Павел, но ведь грешникам надо помогать. Вот вы грехи им прощаете, я их защищаю. Разве плохо, если монастырь им убежище предоставит в случае опасности для жизни?

— Как исключение, пожалуй, можно и укрыть человека ввиду смертельной опасности. Однако, думаю, только при условии, что настоятель знает, кого берет, или имеет надежного поручителя за такую личность. Не то монастырь может стать прибежищем уголовников.

— А у вас есть знакомый настоятель монастыря?

— Есть. Вы что, хотите, чтобы я выступил за кого-нибудь поручителем? — откровенно удивился отец Павел.

Андрей Андреевич, вскинув руку, посмотрел на часы, затем с прищуром взглянул на священника и сказал:

— Может быть. Только вы сразу не отказывайтесь. Настоятель и вы за услугу получите приличное вознаграждение.

— Извините, Андрей Андреевич, но вы, по-моему, даже не понимаете, что оскорбляете меня.

— Бросьте, батюшка, в этом мире все можно купить. Как говорится, вопрос только в цене. Я понимаю, дело тонкое, вы человек деликатный, но и я не дурак. Если бы у меня было время на разговоры, через полчаса мы с вами были бы уже близкими друзьями и обо всем договорились. Однако времени у меня нет, пора идти на рандеву. Поэтому и спрашиваю вас прямо, по-деловому, без слюнявых условностей: да или нет?

— Господин адвокат, не знаю, шутите вы или серьезно говорите, но прошу вас: идите с миром.

— Ну, прощайте, батюшка. Хорошо вам жить на свете: огородились от мира, словно черепаха панцирем.

— Да, дорогой, правильно говорите, так оно и есть. А панцирь — это моя вера.

Андрей Андреевич с полуироничной усмешкой похлопал отца Павла по плечу и направился к выходу из магазина. Подходя к месту встречи, он заметил белый «мерседес» своего клиента. У автомобиля стоял его телохранитель.

— Где Петр Николаевич? — спросил адвокат.

— Улетел вчера, — пробасил телохранитель, еле передвигая массивной нижней челюстью.

— Кто его знает. Куда-то за границу.

— Так он мне недавно звонил! — воскликнул Андрей Андреевич и выхватил из кармана сотовый телефон.

— Ну и нам в офис час назад позвонил. Сказал вам передать, что он вынужден надолго покинуть страну. Еще просил передать вам часть гонорара.

Телохранитель сунул в руку адвоката конверт, повернулся к нему мощной спиной и принялся втискиваться в «мерседес». Андрей Андреевич в недоумении покрутил конверт с деньгами, машинально положил его в карман и одновременно с хлопком закрывающейся дверцы крикнул:

Дверца приоткрылась, и телохранитель, с усилием справляясь со своей челюстью, забасил:

— Чуть не забыл. Хозяин просил передать по старой дружбе, что вас заказали. Бегите из Москвы как можно быстрее.

— Почему меня заказали? — спросил Андрей Андреевич, уставившись на телохранителя взором замороженного окуня.

— Потому что много знаете, — многозначительно пожевав квадратной челюстью, изрек телохранитель.

Андрей Андреевич минуту стоял не шелохнувшись, провожая взглядом «мерседес». Затем его округлая фигура пришла в движение, как будто внутри нее что-то зашевелилось, закипело, забурлило. Через мгновение адвокат с неожиданной прытью уже бежал к магазину, из которого недавно вышел.

Запыхавшись, еле сдерживая рвущееся наружу сердце, Андрей Андреевич подскочил к продавщице, протиравшей тряпочкой стеклянный стеллаж с диктофонами:

— Где... где мужчина с бородой... в черном пальто?

— Купил диктофон и ушел, — широко раскрыв голубые глаза, сообщила адвокату светловолосая девушка.

— Какой диктофон он купил? — спросил Андрей Андреевич, подивившись глупости собственных, непонятно откуда взявшихся слов.

— Китайский за тридцать два доллара. — Продавщица с интересом осмотрела недавно такого степенного, а теперь крайне растрепанного господина.

Андрей Андреевич, выскочив из магазина, бросился было в сторону станции метро «Китай-город», затем повернул к «Детскому миру». Однако быстро понял, что в многолюдном центре Москвы найти отца Павла невозможно. Некоторое время он, подпрыгивая и вытягивая шею, еще пытался где-нибудь вдалеке рассмотреть его фигуру, но вскоре оставил свою затею и понуро побрел по тротуару, изредка пиная носком ботинка грязные мартовские льдинки.

Между тем отец Павел пересек по подземному переходу Лубянскую площадь и пошел по направлению к Сретенскому монастырю. На ходу он испытывал свою покупку. Поднеся диктофон близко к губам, отец Павел негромко, задумчиво говорил в микрофон о том, как хорошо, что он священник и что так далек от этого мира со всеми его мерзостями.

Рецидивист по кличке Удав получил новый срок вскоре после амнистии, связанной со смертью Сталина. Из заключения он освободился уже в разгар правления Хрущева. Выйдя на волю, Удав сразу поехал в Петровск. В этом небольшом городке обосновался Витька Кривоногов, с которым он подружился в лагере. Освободившись на полгода раньше Удава, Витька устроился работать на петровский кирпичный завод. Тридцати лет от роду, среднего роста, с животиком и кругленьким лицом, на котором постоянно витала простоватая улыбка, он ничем не походил на человека, проведшего значительную часть своей жизни за решеткой. На новом месте он присматривался к жизни городка, вынюхивал и ждал, когда приедет напарник. Завел сожительницу, местную почтальонку, и тихо проживал в ее домике.

Свою встречу приятели праздновали несколько дней. Все это время почтальонка без устали бегала в магазин за водкой. Наконец Удав прервал загул. Неделю никуда не выходил, отсыпался и отъедался. В свои сорок шесть лет Удав обладал лицом старика. Оно, словно паутиной, было покрыто сетью глубоких морщин. Однако его черные волосы поседели только по вискам, а худое, жилистое тело не потеряло былой выносливости.

В среду вечером Удав сказал пришедшему с работы Витьке:

— Хватит дурака валять, пора за дело браться.

— Вот, вот и я говорю: есть на примете хорошее дельце. Давно его обмозговываю.

— Ну, давай выкладывай, а то деньги кончаются, — кисло ухмыльнулся Удав.

Витька рассказал свой план. В городе есть церковь. Брать ее рискованно: потом хлопот не оберешься. Зато попа тряхнуть можно. Живет он на окраине города, снимая комнату у двух стариков. По словам почтальонки, которая знает цену вещам, священник имеет золотые кресты. Дело стопроцентное и неопасное. Витькино предложение Удаву понравилось. Он ласково погладил товарища по голове и похвалил:

— Ты у нас башковитый. Давай за тебя — по рюмочке!

— Хрущев недавно объявил, что скоро покончит с религией, и обещал последнего попа по телевизору показать. Вот мы ему и поможем в борьбе с опиумом для народа, — захохотал Витька.

Через неделю, предварительно понаблюдав за домом, в котором жил священник, подельщики вышли на грабеж в два часа ночи. До цели шли около двадцати минут. Когда достигли окраинной части города, где располагались в основном одноэтажные строения, разошлись и подошли к дому с разных сторон. Прислушались. Вокруг разливалась тишина, которую изредка нарушали своим лаем перекликающиеся между собой псы. Стояла теплая августовская ночь. Все вокруг было погружено в темноту, только вдалеке одинокими маяками светили лампочки нескольких фонарных столбов и в небесной выси стоял ясный круг луны, затуманенный легким облачком.

Постояв с минуту у забора, бандиты легко перемахнули через него и крадучись пробрались в глубь двора. Знали — собаки нет. В комнате священника открытой оказалась только форточка, а у стариков окно было распахнуто настежь. Недаром грабители выбрали удушливую после дневного зноя ночь. Удав кивнул Витьке и, не боясь разбудить хозяев, резко прыгнул в открытое окно. После уличного лунного полумрака в комнатной темноте предметы различались слабо, но белое пятно постели он заметил сразу. В два прыжка оказался перед проснувшимися супругами и, выхватив нож, угрожающе прохрипел:

— Пикнете — зарежу!

Старушка задрожала всем телом и, задыхаясь, попыталась что-то сказать, но вместо слов у нее вырвался стон. Дед обхватил ее рукой за плечи и прижал к себе. Подоспевший Витька бросился вязать старикам руки и затыкать рты, а Удав кинулся в комнату священника. Внутренняя планировка дома ему была известна из рассказа почтальонки.

Маленькую комнату освещал мягкий свет трех лампад. В углу перед киотом с иконами на коленях стоял человек в подряснике. Шум заставил его отвлечься от молитвы. Он повернулся лицом к двери и внимательно посмотрел на вошедшего. Удав не спеша подошел к священнику, взял его за волосы, приставил нож к горлу и прорычал:

— Если будешь кричать, убью!

Несколько секунд бандит угрожающе смотрел на священника, затем медленно провел плоской стороной ножа по его шее:

— Там, в тумбочке. — священник кивнул в сторону кровати.

Удав не спеша приблизился к тумбочке, открыл дверцу и достал два наперсных креста. Толкая перед собой старичков, в комнату вошел Витька. Около двери он остановился, нащупал выключатель и зажег свет. Бабушка продолжала трястись, по ее лицу текли слезы, из широко открытого рта торчала свернутая комком тряпка. Тщедушное тело старичка вздрагивало, он качал головой из стороны в сторону и что-то мычал. Удав повертел кресты узловатыми пальцами, затем поскоблил их ножом, который легко снял позолоту с железной основы. Оторвав глаза от крестов, он пристальным, немигающим взглядом уставился на подручного. Витьку передернуло.

Удав молча положил кресты в карман брюк и тихо, злобно прошипел:

— Зачем стариков, притащил? Запри в чулане. Быстро! — затем повернулся к священнику: — Давай деньги. Все, что есть!

Витька вывел хозяев в коридор, затолкал в чулан и закрыл задвижку. Занервничал: надо же, кресты оказались не золотыми! Теперь Удав вдоволь посмеется над ним. Нестерпимо захотелось курить. Впотьмах достал папиросу. Спички гасли, ломались. Наконец прикурил. Из комнаты послышался голос Удава. Витька наспех затянулся, потом бросил папиросу, не заметив, что она упала на ветошь, и поспешил к товарищу. Удав рылся в шкафу. Не глянув на вошедшего Витьку, сказал:

— Ты что, заснул? Связывай попа.

— Ложись на пол, лицом вниз, — приказал Витька.

Священник лег. Бандит заломил ему руки назад, запястья обмотал веревкой. Связал голени ног. Достал из кармана заранее приготовленный кляп и заткнул им рот. Тем временем Удав, набив мешок вещами, вскинул его на плечо и рявкнул:

— Все, сматываемся!

Открыли окно. Первым вылез Удав, за ним — Витька. В оконном проеме он на мгновение задержался, почувствовав запах гари, однако не придал этому никакого значения. Витькина голова была забита мыслями о предстоящем разговоре с Удавом и о том, как найти оправдание своей доверчивости словам почтальонки.

Раздался звонок, и Наталья Ивановна, отложив книгу, пошла открывать входную дверь. За ней оказалась взволнованная соседка.

— Наталья, в наш магазин сахар привезли. Я очередь заняла. Сейчас дома деньги возьму и назад в магазин. Собирайся быстрей, вместе стоять будем, — проговорила скороговоркой гостья и, не дожидаясь ответа, бросилась от двери к калитке.

Наталья Ивановна закрыла дверь и стала торопливо собираться в магазин. За окном летел мокрый снег, и ветер раскачивал деревья с еще не опавшими листьями. Однако, несмотря на плохую погоду, идти надо: не отоваренные вовремя продуктовые талоны могли пропасть. Страна, словно самолет в штопор, вошла в перестройку, что наряду со многими другими событиями ознаменовалось опустением прилавков в магазинах.

Наталья Ивановна выглядела моложе своих пятидесяти семи лет. Этому впечатлению способствовали ее сохранившая стройность фигура и по-детски ясные глаза. Ее волосы были совсем белыми, но эту седину люди часто воспринимали как преждевременную. Наталья Ивановна надела пальто, шерстяной платок и отправилась за сахаром. Два года назад, выйдя на пенсию, она переехала в Петровск из Тамбова. Здесь Наталья Ивановна поселилась в домике, который ей остался по наследству от умершей сестры. В нем она обитала довольно уединенно, поддерживая отношения с немногими новыми знакомыми. С молодости Наталья Ивановна была глубоко верующим человеком и регулярно ходила в церковь. Перестав работать, она стала посвящать все свое время духовной жизни.

Небольшой продуктовый магазин был один на несколько кварталов одноэтажных домов, поэтому местные жители называли его «нашим». Когда Наталья Ивановна вошла в него, он был заполнен многочисленными покупателями. К счастью, ее соседка уже находилась в середине очереди, и благодаря этому время ожидания значительно сокращалось.

— Наталья, иди сюда! — через толпу закричала соседка.

— Ты куда ее тащишь? Она здесь не стояла! — возмутилась одна из покупательниц.

— Я очередь на двоих занимала. А тебе чего надо?

На недовольную был брошен такой взгляд, что она тут же замолчала и отвернулась.

— Спасибо, Маша, — тихо сказала Наталья Ивановна, протиснувшись сквозь стену из человеческих тел.

— Не за что. Надо тебе помочь, иначе без сахара на зиму останешься.

За прилавком стояла Евдокия, невысокая, полная женщина пятидесяти с лишним лет. Постоянно сдвинутые брови, оплывшие щеки, вздернутая верхняя губа придавали ее лицу выражение недовольства. Тем не менее сахарный песок она развешивала с большой сноровкой, и очередь быстро продвигалась вперед. В магазине Евдокия работала давно и чувствовала себя здесь полной хозяйкой. Знакомые ласково здоровались с ней, явно желая понравиться. С некоторыми из них Евдокия вступала в мимолетный разговор.

В магазине стоял гул человеческих голосов, но неожиданно наступило затишье. На его фоне, привлекая общее внимание, прозвучал диалог двух женщин.

— Послушай, завтра Покров, ты в церковь пойдешь?

— Не знаю. Если будет время, сбегаю.

— А я точно пойду. Если соберешься, то заходи. Вместе сходим.

Люди оживились и стали обсуждать церковную тему. Большинство пустилось припоминать народные приметы, связанные с погодой на этот православный праздник. Сошлись на том, что если снег ляжет на землю к Покрову, то зима будет снежной и холодной. Евдокия, молча прислушиваясь к разговорам, постепенно скривила лицо в усмешке. Когда к весам подошли женщины, собирающиеся идти в храм, она сказала:

— Ну что, монашки, грехи замаливать пойдете?

— А тебе какое дело? Сама, что ль, в церковь не ходишь? — спросила одна из подруг,

— Делать мне как будто больше нечего! Главное — в душе верить.

— Правильно. Молиться и дома можно, — поддержала продавщицу стоявшая за подругами покупательница.

— Можно, да в церкви лучше. Лежа на печке не спасешься!

— Ходи, ходи. Бей перед попами поклоны, — злобно засмеялась Евдокия, забыв о развешивании сахара и уставившись на женщину.

— Я не перед попами, а перед Богом поклоны бью!

— Знаю! Придут в церковь: «Батюшка, батюшка». За подол попу хватаются и грязные руки ему целуют! — насмешливо запричитала Евдокия.

— Точно, как только не противно, — поддакнули из очереди.

Наталья Ивановна слушала разговор внимательно. Вначале ее брови настороженно взметнулись вверх, затем болезненно опустились. Через некоторое время она резко вышла из очереди и шагнула к выходу, но тотчас повернулась к своей соседке и смущенно произнесла:

— Маша, очень тебя прошу: купи сама на мои талоны сахар.

— Ну хорошо, давай деньги, я вечером занесу, — озадаченно сказала Маша.

Получив согласие соседки, Наталья Ивановна вышла из магазина и пошла домой. Лицо ее пылало так сильно, что она не чувствовала холода встречного ветра.

Наталья Ивановна с нетерпением ждала встречи с отцом Алексеем, настоятелем местной церкви. Она познакомилась с ним вскоре после переезда в Петровск. Проникнувшись доверием к священнику, Наталья Ивановна начала обращаться к нему за советами, и со временем он стал ее духовным наставником.

На праздник Покрова отец Алексей был очень занят и постоянно находился в окружении людей. Наталья Ивановна хотела встретиться с ним наедине, поэтому подойти не решилась. Через некоторое время удобный случай представился. Субботним вечером перед службой Наталья Ивановна в притворе храма подошла к отцу Алексею и попросила его благословить ее. Когда пальцы священника коснулись ладони женщины, она, вместо того чтобы, по обычаю, один раз приложиться к его руке, принялась покрывать ее поцелуями. Отец Алексей от неожиданности растерялся и несколько секунд стоял молча, но, почувствовав на своей руке слезы, воскликнул:

— Что ты, что ты! Зачем ты это делаешь?

— Батюшка, я недавно в магазине наслушалась всякой напраслины на священников. Говорят: как не противно верующим у них грязные руки целовать. Вот я и решила своими скверными устами поцеловать ваши руки, которыми вы совершаете святые таинства. Доказать злым людям, хоть они не видят, что это совсем не противно.

Обрамленное седой бородой лицо отца Алексея засветилось улыбкой. Он провел широкой ладонью по высокому лбу и русо-белым волосам, склонил свою высокую, грузную фигуру к собеседнице и сказал:

— Мало ли что говорят. Не надо плакать по всякому поводу. Ты ведь должна знать: через благословляющую руку священника подается благодать Божья. Поэтому целуют не просто человеческую руку, а видимое орудие, через которое невидимо сообщается благословение Христа.

— Знаю, батюшка, но очень обидно слушать людское злословие.

— Не обижайся на этих людей. Лучше помолись о них, чтобы Господь их вразумил.

Отец Алексей еще немного поговорил с Натальей Ивановной, а затем пошел в алтарь готовиться к службе. Надевая на запястья поручи, он остановил взгляд на рубцах, которыми были покрыты его руки, и ему вспомнилось минувшее.

Когда воры ушли, отец Алексей сначала ощутил запах горящей ветоши, потом увидел дым, который потянулся из коридора в открытое окно комнаты. Священник перевернулся на бок, поджал колени к животу и сел на пол. Сделал несколько попыток встать на ноги. Веревки на руках, заломленных назад, и голенях мешали, но все же ему удалось подняться. Услышав слабый шум в чулане, отец Алексей небольшими прыжками добрался до выхода из комнаты. В коридоре огонь набирал силу. «Что же делать? — подумал священник. — Как спасти старичков из огненной ловушки? Сам ведь связан по рукам и ногам». Попробовал перетереть веревки о дверной косяк. Время шло — результата никакого. Постоял, помолился и наконец принял решение.

Едва передвигая ступнями, отец Алексей вышел в коридор и выбрал один из языков пламени. Повернувшись к нему спиной, он взмолился о помощи и сунул связанные руки в огонь. Пламя обожгло ладони, однако не коснулось веревок. Отец Алексей отдернул руки, перетерпел приступ боли и вновь поднес их к пламени. Через рукава подрясника он ощутил жар около локтей — опять мимо. Наконец с третьей попытки попал веревками в огонь и почувствовал, как они ослабли. Вытащив руки из огня, священник какое-то время молчал, затем застонал от нестерпимой боли. Он попробовал порвать путы, но это ему не удалось. Часть веревок обуглилась, но уцелевшие связывали руки еще крепко. Отцу Алексею показалось, что его голова может треснуть от ударов, которые, словно молотом, наносились ей изнутри. От жгучей боли, пронизавшей все тело, ему захотелось упасть и кататься по полу.

Немного придя в себя, отец Алексей усилием воли отделил свои телесные муки от души. Затем кратко и просто помолился: «Господи, помоги, укрепи, сохрани!» Впившись зубами в кляп, опять отправил руки в огонь. Боль, молитва, крик перемешались в его сознании. И когда наступил предел страдания, веревки вдруг рассыпались и запястья оказались свободными. Отец Алексей нашел в себе силы вытащить кляп изо рта и добраться в комнате до буфета. Стараясь не смотреть на руки и превозмогая мучения, он ножом перерезал веревки на ногах. Потом, уже ничего не чувствуя руками, набросил на себя одеяло и, шатаясь, пошел в пламя спасать стариков.

Наталья Ивановна, успокоенная беседой со своим духовным отцом, встала в храме вблизи алтаря и всю службу горячо молилась о просвещении разума продавщицы Евдокии. «Наверное, некому ее наставить в православной вере, не знает ничего о Божьих заповедях, вот и озлобилась на верующих», — думала Наталья Ивановна. Воодушевившись мыслью о любви к ближнему, она решила при первой возможности близко познакомиться с продавщицей и каким-нибудь образом смягчить ее окаменевшее сердце.

Поразил Наталью Ивановну отрывок из Евангелия, прочитанный за всенощной. В нем повествовалось о том, как Христос предложил апостолу Фоме вложить руку в раны от гвоздей, чтобы убедить его в Своем воскресении. Наталья Ивановна неоднократно читала это место из Священного Писания, но оно никогда не производило на нее такого глубокого впечатления, как на этот раз. Она подумала: «Ведь целуя руку священника, который при благословении складывает пальцы таким образом, что они образуют имя Христово, мы духовно прикладываемся к ранам на руках Господа». Эта мысль потрясла ее. Стало понятно, почему бесы, действуя через неверующих людей, так сильно ополчаются на этот церковный обычай.

Служба закончилась. Наталья Ивановна приложилась к иконам и вышла из храма совершенно умиротворенная. Улица уже успела погрузиться в ранние осенние сумерки. Выпавший на мокрую землю снег почти совсем растаял, образовав на пути прихожан грязно-белый, рыхлый покров. Сделав несколько шагов, Наталья Ивановна услышала за своей спиной знакомый голос:

— Наташенька, постой!

Она остановилась и обернулась. Вслед за ней, сгорбившись, семенила старенькая алтарница, многолетняя помощница отца Алексея. Она жила недалеко от Натальи Ивановны, которую очень любила.

— Никак за тобой не угонюсь, а мне в такую темень поводырь нужен, — улыбаясь, сказала алтарница.

— Матушка, вы бы меня раньше предупредили, я бы вас подождала, — сказала Наталья Ивановна, беря старицу под руку.

По дороге она молча слушала, как алтарница жаловалась на свои старческие недуги, из которых особенно ее мучил ревматизм. Показывая кисти рук, алтарница со вздохом произнесла:

— Болят так, что спасу нет. Пальцы совсем плохо сгибаться стали.

Наталья Ивановна с сочувствием посмотрела на опухшие суставы ее рук и вдруг спросила:

— Матушка, я сегодня брала благословение у отца Алексея и заметила у него на руке шрамы. Раньше на них как-то внимания не обращала. Отчего они?

— А... Это он на пожаре обжегся.

— На каком пожаре?

— Много лет назад его бандиты ограбили и связанного вместе с домом подожгли. Еле спасся! Это во всем Евдокия виновата.

— Какая Евдокия? — спросила Наталья Ивановна.

— Да продавщица в нашем магазине. Она тогда почтальонкой работала, спуталась с ворами и на батюшку их натравила. Думала, у него золото есть. Бандитов потом поймали. Давно это было... давно.