Актуальные статьи

В русском обществе — необходимо это констатировать — наступает реакция на прошедший период свободного становления и укрепления Православной Церкви.

В этот реакционный процесс включаются постепенно различные слои общества, впрочем, очень у нас разрозненного и неоднородного, чтобы говорить о его слоях; а чаще — отдельные личности, которые то выражают, то формируют, пользуясь информационными возможностями, определённые общественные мнения.

Стали возможными открытые антицерковные «невзоропознеровские» выступления, по существу — недалёкие и провокационные, но дерзкие, развязывающие активность той серой массы, что оцепенела на время, взирая на распускающийся цветок Православия, а теперь изготовилась вновь сбивать кресты и осквернять священные сосуды.

История с Боголюбово — серьёзный сигнал о том, что ещё чуть-чуть и церемониться с Церковью уже не будут.

Но не внешняя реакция, которая вполне понятна и ожидаема, беспокоит нас. Напротив, более тревожит рефлексия внутри церковной среды. Активизируется модернистское крыло, становится безапелляционным, смело опрокидывающим авторитеты. Нездоровые оценки церковных либералов состояния Святого Православия носят судорожный характер, сопровождающийся частичной потерей памяти и духовного рассуждения. Иначе и не понять мотивацию сознания, которое, например, эпоху Святейшего Патриарха Алексия, эпоху свежей радости и новизны Православия, идентифицирует как застойную и немую.

«Что такое случилось с нашей Церковью? — инфантильно вопрошает известный игумен Петр (Мещеринов), тут же предлагая радикальный ответ, — Современная наша церковная жизнь утратила реальное религиозное измерение».

Неужели утратила? И повсеместно? Нет, видимо у игумена Петра в монастыре или в общине утратила! Или нет: везде утратила, а у него не утратила. Вот незадача!

На такого рода неадекватные выпады хочется отвечать по-военному грубовато: присядьте, успокойтесь, будьте мужчиной(!), выпейте воды и слушайте: «С нашей дорогой Церковью ничего не случилось!» Или, по крайней мере, не случилось ничего такого, что не сопровождало Церковь всегда в её историческом движении, исполненном куда более драматических страниц, чем та, что ныне раскрыта перед нами и которую читаем с великой радостью и благодарением Господу!

Безусловно, в видимой церковной жизни мы встречаем разное... Чаще — всё по старой пословице: «Каков поп — таков и приход». И задачи миссии, и катехизации, и общинного благоустройства, и благоговейного неспешного служения, и соблюдения правильной иерархии христианских ценностей, и воспитания молодых христиан, и подготовка священнослужителей — проблемно стоят перед нами... Но отчего же смущается сердце наше от такой критики церковной ситуации, что проводится игуменом Петром в течении нескольких лет; отчего такое раздвоение, такой озноб?

О статьях игумена Петра, посвящённых проблемам в Церкви, написано и сказано немало (см. например, http://blagogon.ru/articles/137/ — Прим. ред.). Нашей задачей стало выявление и обличение сокрытых мировоззренческих диссонансов глубокого, богословского порядка, того, что не сразу было заметно, но видится теперь лучше с некоторого расстояния времени. Не секрет, что многих неофитов пленила смелость игумена Петра, открытость суждений. Мы берём на себя смелость другую — показать, какие невозможные, с церковной точки зрения, вещи пришлось «проглотить» тем, кто легкомысленно себя зачислил в число сторонников игумена.

Очевидно, что в общем тоне изложения и идейной позиции игумена Петра, когда выявление несовершенств во внешней церковной среде перерастает в несправедливые оценки самой Церкви, видится путь опасный и безблагодатный. Например, в статье «Проблемы воцерковления» читаем: «Ни к какой внутренней деятельности Церковь после периода гонений не была способна. Восстановление храмов... оказалось важнее пастырской заботы о правильном воцерковлении...». И вот так категорично! То же самое, что сказать: жена была совершенно бесплодна, но родила кучу детей. Как же мы родились духовно и жили в Церкви, которую честной игумен, сам в ней рождённый, росчерком пера «лишил» способности к внутренней деятельности? Так будет выглядеть сын, который скажет матери своей: не знаю, как ты, негодная, могла меня родить на свет; не твой я сын, а... Божий!

Стоит ли противопоставлять храмостроительство и воцерковление? Если кто-то так делал, то был не прав. Но мы видели другое: воцерковление через созидание храмов; духовное общение, захватывающие дух открытия!

В своей последней статье «Размышления о расцерковлении» игумен по-прежнему настроен антицерковно. Он пишет, что окружён знакомыми (считает, что с ними ему весьма «повезло»), большинство из которых «на дух не переносят РПЦ». «Их образ мыслей весьма отчётлив: наша Церковь имеет ко Христу весьма малое отношение».

Скажи мне, кто твой друг... «Друг», который на дух не переносит Церковь, нам хорошо известен, он, например, не позволяет человеку пересечь порог храма, или, смяв бесноватого, бросает его на каменные плиты.

По ходу статьи становится понятным, что и отец наш не далёк от мнения своих замечательных «друзей», когда говорит: «...дерзну сказать, что современный уклад нашей церковной жизни даже и препятствует человеку возрастать во Христе».

Чем же это «современный» уклад отличается от уклада 200–300-летней давности? Церковь и её устав — всё те же. А вот христианин может быть другим. Игумену Сергию не мешал уклад церковно-монастырский, напротив, способствовал восхождению к святости, а некоторым современным игуменам возрастать препятствует.

А Игумен Земли Русской не писал ничего. Просто молился и сострадал всему.

Здесь уместно вспомнить и о другом умном богослове, который попрекнул покойного Патриарха (эдак помянул «по-христиански») в недостаточной витийности речей.

Вся внешняя обрядовая сторона Православия тяготит игумена-реакционера. Для этого ему необходимо отделить внешнее от внутреннего, обряд от его духовного содержания. И такой безжизненный обряд, как сдёрнутую кожу с трепещущего тела Церкви, подвергнуть уничтожающей критике. Сознание давно стало на путь разделений и межеваний. На протяжении ряда лет в своих статьях и выступлениях наш вития искусно проводит линию разобщения между Писанием и Преданием, Евангелием и церковным учением, Господом Иисусом Христом и Его Церковью.

Совесть подсказывает нам, что происходит что-то несправедливое: утверждается и объективируется разрыв между небом и землёй. То, что Христос Господь пришёл соединить («...ибо приблизилось Царство Небесное»), разъединяется. Христос сошёл на землю, — надо замкнуть Его на небе. Христос вочеловечился, — надо с особой брезгливостью отделить Его от всего человеческого. Христос установил Церковь, пребывая в ней незримо, а наш игумен доказывает неустанно, что Церковь никуда не годится. Сама собой напрашивается параллель с гениальным Гёте, у которого Мефистофель цинично произносит: «...творение не годится никуда».

Но не подумайте, что мы легкомысленно бросили дьявольскую тень на православного игумена.

Приведём показательный пример из статьи «Проблемы воцерковления», как там используются цитаты. В 6-й главе автор развенчивает идеи духовничества и пытается убедить нас в эксклюзивности поучений преп. аввы Дорофея не верить своему сердцу, а полагаться на доброго наставника. В противовес авве Дорофею игумен цитирует книгу Иисуса сына Сирахова, причем фрагментами: «Во всяком деле верь душе твоей: и это есть соблюдение заповедей... Держись совета сердца твоего... Но при этом молись Всевышнему, чтобы Он управил путь твой в истине». С подачи автора складывается впечатление совершенного противоречия между аввой Дорофеем и Св.Писанием, не в пользу святого аввы, конечно.

Откроем же названную книгу (Сир. 37:7-20) и увидим мудрое житейское поучение Иисуса сына Сирахова, который учит не советоваться с недостойными: «с немилосердным — о благотворительности... с ленивым рабом — о большой работе... Но обращайся всегда только с мужем благочестивым, о котором узнаешь, что он соблюдает заповеди Господни, который своею душою — по душе тебе и, в случае падения твоего, поскорбит вместе с тобою. Держись совета сердца твоего... Начало всякого дела — размышление, а прежде всякого действия — совет».

Очевидно, что Писание рекомендует нам держать сердечный совет не с самим собой, любимым, а с благочестивым мужем, который ещё и сопереживать будет. Это есть прямая отсылка на духовничество!

Спрашивается, зачем автор создаёт искусственный прецедент, ссоря единых в духе Иисуса сына Сирахова и незабвенного авву Дорофея, расставляя неверные акценты, приводя себе угодные цитаты, вырывая их из контекста, уподобляясь методам сектантов? Разве можно упрекнуть игумена в недостатке образования?

Нет, это тень Мефистофеля попыталась промелькнуть между Св.Писанием и Св.Преданием, это его насмешливый голос слышится: мол, устарели святые отцы ваши, эксклюзивно мыслят, не годятся никуда.

Вот ещё один пример размежевания, проводимого вполне целенаправленно либерально настроенным богословом. Это касается не менее важной для нас темы — церковно-патриотической.

Цитируем: «Патриотизм и возрождение Великой России — прекрасные вещи, но пусть они идут своим чередом; Церковь всё-таки — совсем о другом».

Помилуйте, Церковь и об этом тоже! Возможно ли разделить и развести совершенно патриотическое, национальное и церковное? Нам неприятны политиканство и дешёвый патриотизм, но к чему столь радикальное размежевание, выплёскивающее с водой ребёнка?

Уроки Священной Истории и истории России, их герои, ясно и наглядно показывают нам неразрывность церковных и исторических, православных и отеческих задач. Спросим об этом у тех исторических личностей, которые связали жизнью своей и служением Церковь и Отчизну: у прп. Сергия Радонежского, свт. Алексия Московского, наших благоверных князей, сщмч. Гермогена, полководцев Суворова и Кутузова и многих, многих других.

Спросим об этом у Авраама, Исаака и Иакова; Моисея и Иисуса Навина, для которых понятия обетованной земли и истинной веры были равно священны. И не от них это исходило, а от Бога, Его призывов и обетований. «Я Бог Всемогущий, ходи предо мною и будь непорочен... и поставлю завет Мой между Мною и тобою и между потомками твоими... и дам тебе землю, по которой ты странствуешь, всю землю ханаанскую, во владение вечное» (Быт. 17:1-8).

Патриарх Авраам, возможно, и рад был остаться странником на земле, но Господь навеки привязал ветхозаветную Церковь к земле обетованной, наполнив эту идею (патриотическую!) священным содержанием! Почему? — Иначе бы Церковь потеряла своё основание в мире дольнем и не исполнила своего мессианского предназначения, не явила Спасителя мира. Заметьте, — фарисейство и законничество попустил Господь, но потерю земли — нет.

Итак, Бог соединил Церковь и Отечество, а игумен Петр... разъединил!

Но, может быть, позиция в этом направлении меняется? Ничего подобного! Вот сказано совсем недавно: «Что интересуют сегодня «церковные массы»?... — Вещи исключительно земные: наша славная история,... наш особо духовный путь, христолюбивое воинство,... демографические проблемы,... всё именно и только земное, голая идеология, здесь нет ни капли христианской религиозности».

Если мы вновь обратимся для наглядности к образным примерам из Ветхого Завета, то увидим, как Самого Бога чрезвычайно интересовали особые духовные пути Им избранного и ведомого народа, проблемы демографические, военные, т.е. земные. Достаточно перечитать историю завоевания земли обетованной. Но то, о чём проявляет заботу Господь, не заботит уже реакционеров внутрицерковных, которые стоят, казалось бы так возвышенно и чисто, за «полагание смыслов, целей и мотиваций всей жизни исключительно в Царстве Христовом, которое не от мира сего».

Будем наблюдать за столь возвышенно настроенными либералами, не стоит ли под ними трава, не прогибаясь; не ходят ли они по воде, «яко по суху»; не молятся ли на метр от пола; если так, то, пожалуй, раздоры оставим и попросим их помолится за нас и за Церковь.

Надо ли ещё доказывать, сколь опасно это реакционное, болезненно рефлектирующее богословие, которое как бы желает забрать Церковь на небеса, в царство чистоты и непорочности, от этой грешной и сложной земли?

Но зачем тогда приходил Спаситель наш Иисус Христос?

Порой мы готовы согласиться с игуменом Петром, что, например, обрядоверие — несомненная проблема церковной жизни, но и очень древняя! Не надо с ложной эмоциональностью соотносить эту проблему с нашим временем, которое отличается гораздо большей живостью обряда, чем это было в Церкви в начале ХХ века.

Каин — первый формальный обрядоисполнитель — появился вместе с обрядом. У Авеля обряд и жертва, форма и содержание — едины, пронизаны любовью к Богу. Каин не знает любви, жертвоприношение для него становится обузой, обряд отслаивается, теряет внутреннее измерение. Каин ещё как-то хватается за обряд, но видимые знаки безблагодатности возбуждают в нём только ненависть к тому, что было свято, но потеряло смысл, и он идет на убийство. Каин убивает брата, а вместе с ним убивает Авеля в себе — живую веру и жертвенную любовь.

Пока совершается богослужение и возносятся к Богу молитвы сокрушённых сердец, будет и обряд. И будут недобросовестные Каины, из-за которых обрядовость начинает звенеть как пустой сосуд.

Задача священнослужителей не допускать каинского опустошения обряда, напротив, авелевой любовью и благоговением способствовать свечению обряда изнутри. Задача мирян — включаться в устав и обряд с пониманием и любочестием.

И несмотря на то, что обряд условно вторичен, нельзя его ни богословски, ни философски (и всё ж по-каински) отделять от любви Божьей, от Духа Святого.

Но именно на это идёт игумен Петр, противопоставляя обряду внутреннее стремление к совершенству во Христе: «Отними от нас закрытые алтари, церковно-славянский язык, старый стиль, посты, нестриженные бороды, привычные лексические штампы — и нам очень сложно будет осознавать себя христианами, мы окажемся в некой пустоте...».

Применим ли такой посыл: «отними...»? Не является ли это предложение дуалистичным, тотальным и просто несправедливым? Кто дерзнёт во всеуслышание сказать, например, — вы, врачи, а сними с вас халаты, отбери аппаратуру и градусники, клизмы и таблетки, что от вас останется! Думаем, между прочим, что хороший врач сможет обойтись без всего этого и оказать врачебную помощь.

Возможно ли так провокационно ставить вопрос? Каин уже и сам отделил обряд от жертвы, его нужно изгонять, как то сделал Господь. Авель же не заслуживает таких предложений.

Пусть Авель и ответит: «Если Бог, которого я чту и люблю, заповедал мне жертвоприношение, зачем кто-то предлагает оценить, как я обойдусь без жертвенника и овна? Не странно ли это? Не голос ли искусителя матери моей в уши мои?»

Мы намеренно не останавливались на «мелких» колкостях игумена Петра в отношении поста, церковного календаря, языка, жития святых и многого другого, чтобы не загромождать нашу статью. Бестактность этих выпадов очевидна и всем известна.

Что ещё пугает, так то, что игумен Петр обращается в критиканском духе своих проповедей к молодёжи (он сам рассказывает об этом), часто вызывая недоумение и смущение: неужели всё так плохо в Церкви? И здесь он особенно контрастно входит в противоречие с самим собой. Многократно он твердит о первейшей важности церковной педагогики и преподавании «жизни и возрастании во Христе», а сам неопытные сердца очень непедагогично «просвещает» не светом Христовым, а неоновым искусственным мерцанием своей пристрастной критики.

И здесь он парадоксально идентифицируется с крайне «правым» крылом в Церкви. Ибо и они, также находясь в пристрастии, начинают свою проповедь с антихриста и его козней, а не с раскрытия Истины Христовой. А крайности, как известно, сходятся, ибо одинаково отстоят от оси истины.

Игумен Петр предлагает в конце своих статей принять участие в обсуждении своих идей о церковном несовершенстве. Мы же полагаем, что церковные недостатки, если таковые имеются, нужно не обсуждать, не размусоливать, а покрывать состраданием и скоро, молча и спокойно исправлять. Именно так педагогично поступали апостолы, реагируя на первые негативные проявления в церковном обществе (Деян. 5:1-11).