Богородица

Архив номеров Номер 15

Комментарий диакона Андрея КУРАЕВА к событиям в Сурожской епархии


Мне понравилась твердость и ясность тона Священного Синода, проявленные в оценке константинопольского вмешательства в жизнь Сурожской епархии. Напомню предысторию этих событий. Священник, а впоследствии митрополит Сурожский Антоний Блум приехал к русской эмигрантской общине в Лондон в 1948 году. Миссионерская потребность (и, возможно, шотландские корни его семьи) понуждали его обращать свое слово не только к русской диаспоре, но и к англичанам. И оказалось, что в западном мире есть кружок людей, которые давно ждали именно православного обращения к себе.

Выросшие в протестантстве, они не видели в религии источника вдохновения. Морализаторские проповеди, скудная литургика, отсутствие личного мистического опыта (и путей к нему) привели их к убеждению, что христианство — это лишь слова, слова, слова... И куда же уйти от этой блеклости? По точной оценке немецкого теолога Гарнака, «мистика — это то, что снова и снова манит вернуться из протестантизма в католицизм, так как тот, кто является мистиком, но не стал католиком, остается дилетантом»1. Но католичество слишком хорошо и печально знакомо. Призрак «Кровавой Мэри» не подпускает англичан к католическим догматам. Есть путь Германа Гессе (он вырос в семье христианских миссионеров, работавших в Индии): «Для моей жизни имело решающее значение, что христианство впервые предстало передо мной в своей особой, закоснелой, немощной и преходящей форме. Я имею в виду пиетистски окрашенный протестантизм… Но как бы ни судить о величии и благородстве христианства, которым жили мои родители, христианства, понятого как жертва и как служение, конфессиональные, отчасти сектантские формы, в которых оно предстало перед нами, детьми, очень рано стали казаться мне сомнительными и в сущности нестерпимыми. Многие изречения и стихи, которые произносились и распевались, уже тогда оскорбляли во мне поэта, и став чуть постарше, я не мог не заметить, как страдали люди, подобные моему отцу и деду, как их мучило то, что в отличие от католиков они не имели ни строгого вероучения, ни догмы, ни устоявшегося как следует ритуала, ни настоящей нормальной церкви. Что так называемой “протестантской” церкви, по сути, не существует, что она распадается на множество мелких местных церквей, что история этих церквей и их руководителей, протестантских князей, была ничуть не благороднее, чем история порицаемой папистской церкви, — все это с довольно ранней юности не составляло для меня секрета… Действительно, за все годы моей христианской юности у меня не было связано с церковью никаких религиозных переживаний. Домашние службы, уединенные молитвы, сам образ жизни моих родителей — все это находило пищу в Библии, но не в церкви, а воскресные богослужения, занятия для детей ничем меня не обогатили. Насколько привлекательней в сравнении с этими сладковатыми стихами, скучными пасторами и проповедями был мир индийской религии и поэзии. Здесь ничто меня не давило, здесь не было ни трезвых серых кафедр, ни пиетистских занятий Библией— здесь был простор для моей фантазии»2. Разочарование в скудости своего может привести в мир оккультно-мистических сект. А может — в православие.

В православии есть внутренняя целостность, очевидная органическая непрерывность традиции, идущей от апостолов. Есть место для человеческого усилия и для Божьего чуда. Есть личная аскеза и общий праздник. Есть то, чему думающий протестант завидует у католиков, но нет папы.

Вот это недиктаторское, соборно-свободное измерение, отличающее православие от католичества, и акцентировал в своей проповеди митрополит Антоний и его ученики. Что ж, на Руси первые семена христианства тоже сеялись через противопоставление «закона» и «благодати».

Владыка Антоний объяснял, что у католиков закон, каноны, власть, администрация, а у нас — все в духе соборности, в духе любви. Так оно, наверное, и было при митрополите Антонии в его епархии. Но так ведь часто бывает: когда обаятельный человек с удивительной личной харизмой какое-то огромное дело тащит на себе, именно потому, что у него есть личные таланты, он не думает о том, как это дело смогут делать и продолжать люди, не столь талантливые, как он. И когда уходит этот человек, тогда образуется черная дыра такой величины, что в ней может пропасть все его дело. Дело, которое он строил в режиме чуда, не сможет жить в режиме повседневных будней.

Подобное и произошло в Суроже. Понятный миссионерский акцент (даже «перегиб») митрополита Антония привел к тому, что его неофиты забыли о том, что в православии «милость и истина сретостеся, правда и мир облобызастася». Да, тут есть свобода, творчество и милость. Но есть иканоны. То есть — нормы церковного права, а значит, и послушания как писаному закону, так и живому иерарху.

Ушел владыка Антоний. И тут оказалось, что у некоторых его неофитов оказались непреодоленными клубно-вкусовые привычки.

Англия, как известно, страна клубная, там в порядке вещей клубы по самым разным интересам и признакам. И вот православная вера оказалась для некоторых англичан замечательной возможностью такого «клубного христианства». Возмущенные гомосексуальными браками, которые навязываются сегодня англиканской церковью, они шли в Православие. И все у них было хорошо — в этих клубно-университетских православных приходах... Но тут настали 90-е годы, и двести тысяч русских поселились на Британских островах. Конечно, для этих двухсот тысяч русских очень важно, чтобы Сурожская епархия была бы русской епархией и чтобы храмы были родные, чтобы там был церковнославянский язык богослужения, чтобы был старый стиль — календарь привычный и родной для нас, чтобы это был кусочек России. И тут они нарвались на нечто тоже хорошо им знакомое по нашей россиянской жизни — на «Понаехали тут!». Только теперь это было обращено к ним самим, и, что обиднее всего — это было сказано их единоверцем, православным епископом Василием (Осборном).

Итак, для английских православных стало невмоготу жить вместе с приехавшими русскими православными, и они требуют организационного разделения: эмигранты — в Московской Патриархии, а туземцы — в Константинопольской.

Чтобы понять дикость так обоснованного размежевания, достаточно слово русский заменить на слово чернозадый. Представляете, что было бы слюбым епископом Западной Европы, который посмел бы сказать: я не хочу молиться в одной церкви с этими мигрантами чернозадыми: с арабами или африканцами и т.д. Его политкорректная пресса растерзала бы на месте. А вот про русских так можно говорить! В интервью Би-Би-Си епископ Василий сказал еще более замечательно: мол, мы тут воспитаны на Бердяеве и Булгакове, а русские приезжие до таких высот богословия еще не поднялись…

По-человечески это понятно: на дверях любого клуба висит надпись «Чужие тут не ходят!». Но епископ, который сам отгоняет от себя большинство своей паствы, тем самым признается в своей профессиональной несостоятельности. В связи с полным служебным несоответствием такого надо увольнять. То есть — лишать сана.

И еще одну вещь забыл ныне запрещенный в служении епископ Василий: Православие — это не его клуб. При всем уважении к нему и его трудам и сану, он не входит в число учредителей этого «клуба». В Православии есть свои каноны. И по этим православным канонам, по правилам нашего «Вселенского Клуба», не может епископ уйти из одной поместной Церкви в другую без отпускной грамоты. Владыка Василий Осборн тем не менее попробовал это сделать, и потому я действительно восхищен решением нашего Синода, где прямо напоминается о том, что вот теперь настало время суда. В Православии, конечно, есть благодать, но есть и право, которое защищает права церковных людей, и об этом забывать не стоит.

Примечания

1 Цит. по: Хайлер Ф. Религиозно-историческое значение Лютера // Социологос. Вып. 1. М., 1991. С. 319.

2 Гессе Г. Из статьи «Моя вера» // Восток—Запад. Исследования. Переводы. Публикации. М., 1982. С. 186–187.