Богородица

Архив номеров Номер 15

Всегда ли право «правое дело»?

Игумен Даниил (ГРИДЧЕНКО)


Дедака еще при жизни своей
сказал мне однажды, когда сидели
за столом:«Если захочешь, у тебя
в голове будет всего много».

(Дедака. Блаженный старец
Михаил Хабарский (Сметанин)

Москва – Н.Новгород –
Растяпино, 2005. С. 95)

 

Беда современной церковной жизни заключается в том, что люди, ей приобщающиеся, называющие себя православными, на самом деле нередко являют веру если не прямо противоположную христианской, то, во всяком случае, не имеющую с ней ничего общего. Чего только не умещается в головах определенной части современных российских неофитов, и не только их. Тут и царь Иоанн Грозный с Григорием Распутиным с их непризнанными «заслугами», и какие-то полумифические старцы, и свои доморощенные «христопродавцы», нередко в лице священноначалия. Кругом козни, опасности, враги. И абстрактные, и вполне конкретные, теперь уже и в архиерейском сане. Словом, антихрист присутствует явно, а вот для Христа, что самое печальное, места уже не остается. Как будто вера первых христиан, взывающих: «Ей, гряди, Господи Иисусе!», превратилась в религию, цель которой прямо противоположна — во что бы то ни стало Пришествие Христово задержать.

Однако «Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр. 13, 8). И вера Православная остается неизменной. Меняются люди, их понимание веры, причем порой весьма стремительно. Например, лет 15–20 назад никому и в голову не могло прийти, что молодую женщину, отказавшуюся от медицинской помощи «страха ради электронного» и умершую вследствие этого от сахарного диабета, сочтут за мученицу, напишут икону, составят акафист. Теперь такое возможно, и нам предлагают молиться: «Радуйся, у врачей безбожных полис разтерзати потребовавшая...» («Акафист святой новомученице» Марине Нижегородской. Икос 8).

Появляется «православие» особого рода, когда люди, отказавшиеся от ИНН, паспорта, медицинского полиса, сами себя причисляют к числу исповедников. Трудно сказать, чего здесь больше: безответственности, безнаказанности или элементарного тщеславия. Во всяком случае, ситуация сильно отдает сектантской духовной недоброкачественностью, особенно если учесть, что быть гонимым, когда тебя целенаправленно не гонят, довольно-таки легко, а главное — чрезвычайно престижно. Не случайно лидеры нового правого движения «за право жить без новых паспортов», загоняющего людей в леса, стяжали себе славу харизматических лидеров. Что, кстати, им самим обеспечивает вполне безбедное существование, а в случае необходимости — лечение. Очевидно, что идея кампании, развернувшейся под шумными псевдопатриотическими лозунгами, — сугубо провокационная; и люди, инициировавшие ее, преследуя свои цели, все хорошо продумали. Чего не скажешь о подавляющем большинстве ее непосредственных участников. Но христианство без разума уже не христианство, а антихристианство, ибо рассудительность всегда считалась одной из главных христианских добродетелей. И ни с чем Православие, отцы Церкви не боролись так активно, как с ложной мистикой, с псевдомаксимализмом: докетизмом, манихейством, монтанизмом, донатизмом и т.д.

Никто не спорит — явления, связанные с процессом тотальной глобализации, представляют определенную опасность, прежде всего правозащитного характера. Однако видеть в них «корень всех зол» — по меньшей мере наивно, а для людей верующих — и вовсе непростительно. Ведь, посягая на гражданскую свободу, не лишают тем самым свободы духовной. Собственно, ничто, кроме личных грехов, ее не лишит. И поэтому не стоило бы свою чрезмерную экзальтированность превращать в орудие провокаторов — революционные протесты против предметов, составляющих неотъемлемую часть всякой государственности, например, удостоверений личности, способно породить лишь хаос, анархию; маргинализовать и тем самым ослабить Церковь. Хаос — как раз та благодатная почва, которая в свое время и произведет на свет деятеля, призванного поставить в земной истории человечества заключительную точку. По сути, наши церковные революционеры добиваются цели, прямо противоположной ими декларируемой.

Казалось бы, если бороться со своими грехами скучно, а зуд общественной деятельности распирает, можно было бы сосредоточиться на задачах, очевидно требующих неравнодушного отношения.

Ни для кого не секрет, что Россия вымирает: от пьянства, наркомании, разврата. На четырех зачатых младенцев — три аборта. Ну а «после детоубийства нельзя ожидать благополучной жизни на земле, а уж о жизни в вечности даже и помыслить страшно. Одно слово — ад. Ад на земле, ад за гробом» (Архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Письма. Свято-Успенский Псково-Печерский монастырь, 2004. С. 16).

Между тем эта и подобные ей проблемы в «боевых листках», циркулирующих на приходах и в монастырях, толком даже и не обозначены. Весь протестный пафос обрушивается на несчастные паспорта и ИНН, как будто при их вручении спрашивают о вере или заставляют отречься от Бога. Причем вся эта борьба — при полном невидении добра, во имя которого ведется. Борьба становится самоцелью. А борьба как самоцель неизбежно сама превращается в зло. При этом «благочестие» «благочестивых» порождает осуждение и даже ненависть ко всем «прочим», трансформируется нередко в некое «народное богословие», которое есть, по сути, не что иное как язычество. Собственно, «народничество» и язычество — синонимы — «негодные и бабьи басни» (1 Тим. 4, 7). Религия в этом случае из средства, с помощью которого человек приближается к Богу, превращается в самоцель. Религиозное вырождается в псевдорелигиозное, в идолопоклонство, в котором в качестве идолов выступают внешне вполне «благочестивые» построения, «предания старец», посредством которых Самого Бога пытаются использовать в своих чисто человеческих измышлениях, не имеющих ничего общего с учением Церкви.

Стоит человеку усвоить маску «благочестия», и для него становится необязательными правда и честность, отмирает критерий истинности чего бы то ни было. Более того — его начинает тянуть на все псевдоцерковное, лишь бы оно было «благочестивым».

В связи с этим ужасает количество апокрифической псевдоправославной литературы, повествующей о сомнительных старцах, старицах, блаженных, а то и явных шарлатанах и самозванцах, их видениях и откровениях. Исполнить функции духовного цензора каждому предоставляется самостоятельно. Но так как большинство жизнеописаний составлено на основе непроверенных слухов, то оказывается, что и священный сан не становится гарантией правильной оценки степени прельщенности того или иного из описываемых персонажей.

Так, в брошюре, изданной, если верить указанию на обложке, по благословению православного священника, повествуется о некоем «старце» Михаиле, занимавшемся целительством. «Старец святил воду особыми молитвами, благословлял ее крестом, потом всех поочередно отчитывал» (Дедака. Блаженный старец Михаил Хабарский. С. 17). Позволительно спросить: если отчитывает, «святит» воду мирянин, причем своими «особыми» молитвами, то что это? Хотелось бы ошибиться, но уж больно эта процедура напоминает проделки какого-нибудь Чумака... Примечательно, что еще в древнем язычестве платонизм создал тип «святого человека», который ничем не отличается от «волшебника». Характерно и «старческое завещание»: пейте святую водичку. О жизни в Церкви, Причащении Христовых Таин ни слова.

Рядом (с. 63–64) находим поэтическое приложение:

Молись за нас, дедушка Миша,
То бишь старец Михаил.
Антихрист на ухо нам дышит,
Молись, чтоб нам справиться с ним.
 
В борьбе пожелай нам удачи,
Чтоб справиться с шайкой зверей.
Молись, чтоб кто выживет стойко,
Попал в эшелон со Христом...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Нас старцы готовят к любым испытаньям:
К насилию власти, к телесным страданьям,
Чтоб приняли мы страшный тот ИНН,
Мол, хлеб и награда вам будет взамен...
 
Не смей выходить из вагона на миг!
Враг алчет и жаждет, чтоб ты сдался, чтоб сник.
И даже по крайней нужде все — в пакет,
Иль в памперс... Запомни, то — старца совет!
 

Вот так. С помощью дедушки Миши справимся с самим антихристом! Тогда действительно Христос уже не очень нужен.

К сожалению, эти и подобные им «перлы» спокойно соседствуют на книжных прилавках с серьезной агиографической и богословской литературой, с творениями святых отцов. И нет никакой уверенности, что случайный покупатель не сочтет их за равноценные.

«Дети! Храните себя от идолов» (1 Ин. 5, 21) — предупреждает Апостол. Но иногда кажется, что само Православие заросло идолами, что чуть ли не в каждом православном сидит законспирированный старообрядец со своей безрадостной, безжизненной религией. Такая религия отталкивает. Отталкивает почти неприкрытой злобой, обращенной к жизни с позиции своей твердокаменной правоты. С другой стороны, какая-то глубокая, почти родственная связь соединяет старообрядцев и наших новых «церковных революционеров» — тот же горделивый комплекс «избранного остатка», а на деле — позиция типичного пораженца, неспособного понять свое место в мире, отрицающего присутствие в нем Божиего Промысла. Налицо симптомы внутреннего душевного кризиса, своего рода шизофрении, когда жизнь в нереальном и несуществующем мире утверждается как реальная и существующая. Вместо признания собственных грехов — призывы к покаянию в грехах давно минувших лет, давно ушедших людей, при нежелании или неспособности видеть собственные. Какая-то сектант­ская активность и ревность не по разуму, надрывное стремление спасать, которые при отсутствии духовного опыта, знания учения Церкви обращаются на частное и поверхностное. Причем все это замешено на каком-то елейном триумфализме: несмотря ни на что, уже в обозримом будущем ожидается восстановление чуть ли не православной монархии. И это не спокойная позиция, рождающаяся из опыта. Самих себя уверяют в своей правоте и уже заранее ненавидят всякого, кто посмеет в ней хоть как-то усомниться. Тогда елейность легко превращается в истерическую воинственность, не допускающую никакого возражения, даже из уст Патриарха.

Особенно остро эти недуги чувствуются в монашеской среде, которая с семидесятилетним прерыванием традиции породила внутри себя почти болезненный «реставрационный» пафос, в большинстве случаев способный осуществить разве что духовно бессильную стилизацию того, что когда-то было естественным и органичным. Некоторые современные монастыри при отсутствии здравого духовного руководства плодят сегодня «старцев», сущность которых единственно в их духовном властолюбии. Власть всегда соблазн, тем более власть духовная. Нет ничего страшнее жажды власти над душами. Святейший Патриарх Алексий II предупреждал: «Мы то и дело слышим о патологических случаях, когда вместо просвещенного благодатью Божией пастырского служения полуграмотные священнослужители запугивают свою паству. Несведущие в учении Церкви, не знающие ни догматов, ни церковных канонов монахи распространяют нелепые и ложные предсказания, сеют панику среди паломников, среди простого народа, только еще приходящего к Церкви после долгих десятилетий навязанного атеизма. Тщеславное желание быть не таким, как прочие человеки, а может быть, и денежный расчет вызывают к жизни псевдопастырскую деятельность разных лжестарцев, которые под видом духовного ведения и благодатной прозорливости отравляют души людей религиозным экстремизмом и фанатизмом, всевозможными запретами, не имеющими разумных оснований в церковной традиции, например, рекомендациями избавляться от светских вещей, литературы, не лечиться у врачей, полагаясь только на волю Божию, срочно менять местожительство и уезжать из Москвы, так как скоро конец света, — видимо, полагают, что в другом месте конца света не будет. В этих случаях православное благодатное пастырствование подменяется психологическим давлением на пасомых, свойственных сектантскому гипнозу, вызывающему массовый психоз...» (Из обращения к Епархиальному собранию г. Москвы. 2003 г.).

Получается, что попытки взобраться на ангельскую высоту не научившихся еще быть просто порядочными людьми порождает нечто «бесоподобное». Беда, когда молодой иеромонах мнит себя «духовным» только потому, что оказался на месте, на котором раньше подвизались действительно святые мужи, когда верит своим впечатлениям, интуиции, мнениям, откровениям, — все это признаки болезни, на церковном языке называющейся прелестью. Наверное, в монастырь он поступал с самыми искренними стремлениями, но изначально благие намерения не могут быть гарантией от последующих заблуждений. Увы, прелесть — состояние, в которое почти автоматически впадает определенное количество современных специалистов и специалисток по «духовной жизни». Причина тому — весьма банальная: все та же «гордость житей­ская» (1 Ин. 2, 16). Случается, что люди приходят в монастырь не от любви к Богу, не из искреннего желания покаяться, а из-за желания, часто скрываемого от самого себя, возвыситься над профанной толпой уже в силу своего «иного», иноческого положения. Но измениться можно не только «вверх», приблизившись к Богу, но и «вниз» или «куда-нибудь в сторону». Препятствием такому перекосу не станет и формальное «следование» святым отцам, если воспринять их заветы лишь как механическое руководство для бездумных «духовных» манипуляций. Тогда сама вера из здравого христианского учения легко превращается в своего рода «православную магию».

Аскетизм, не растворенный христианской любовью, порождает разве что «ферапонтово» (по Достоевскому) монашество, тяжелое и осуждающее. Если же нет ни того, ни другого, то и вовсе времяпрепровождение в монастыре превращается в фарс, в маскарад ряс, клобуков, мантий, скорее в водевиль с переодеваниями, нежели в реальное монашество. На самом деле религиозность такого плана — не что иное, как эффективное средство для уничтожения веры. Ведь дело не во внешности и названии, за которыми может скрываться все что угодно.

Обитель, в прошлом знаменитая своей духовной жизнью, недавно «прославилась» снова. На этот раз, правда, в направлении несколько для себя нетрадиционном: отцы решили побороться с жидовствующими. А так как таковых в наличии не обнаружилось, их просто выдумали. Дело обернулось клеветой, а закончилось громким скандалом с разбирательством комиссии во главе со специально присланным архиереем. Вслед за этим часть братии наотрез отказалась менять свои старые советские паспорта на новые российские, и смута получила свое продолжение. Честно говоря, внятных объяснений, чем краснокожая «серпастая и молоткастая паспортина», к тому же с пятиконечной масонской пентаграммой — символом антихриста — лучше документа с изображением святого Георгия Победоносца, услышать так и не удалось. Говорили что-то о закорючках на нечетных страницах нового паспорта, смутно напоминающих шестеренки. Однако если они шестеренки и напоминают, то уж очень смутно. К тому же закорючек шесть, а не три — явный перебор.

Вся эта история могла бы показаться смешной, если бы не была такой грустной. И прежде всего — для монастырского начальства, поставленного перед непростой дилеммой. Удалить смутьянов из монастыря — значит легализовать раскол, превратить их в «мучеников» и «исповедников», на роль которых они просто нарываются. Оставить все как есть — значит и дальше травить духовной сивухой многочисленных паломников, ежедневно сотнями прибывающих в знаменитую обитель.

Но что бы там ни было, о разделении, как о явлении состоявшемся, можно говорить с уверенностью. Это тем более печально, если учесть, что монастыри исторически, как правило, являлись эталонами неповрежденного Православия, объединяли, а не разделяли. Однако бывает и так, что сама история разрушает исторические закономерности.

«Тревожно, что монашествующие и политиканствующие говорят на одном языке и об одном. И дух христианский уже, очевидно, покинул кричащие о глобализации христианские собрания. А ведь святитель Игнатий предупреждал, чувствовал, что неприметным образом дух Божий покидает волнующуюся, шумящую в Церкви толпу» (Архимандрит Иоанн (Крестьянкин). Письма. 2004. С. 452). И это слова человека, пострадавшего за веру, прошедшего еще сталинские тюрьмы, запечатлевшего свою жизнь не мнимым, а истинным подвигом исповедничества.

Истинного в современном мире остается все меньше... Надуманные проблемы, фальшивые отношения, ложь, лукавство, лицемерие. И даже попытки от них уклониться рождают порой такую «правоту», носители которой, при всей своей религиозности, забывают Христа, оставаясь лишь с чувством собственной важности и «исключительности». Между тем жизнь только тогда приобретает смысл и значение, бывает истинной, когда становится христоцентричной, настраивается на евангельский лад, то есть все свои поступки соотносит с Вечной Истиной — Христом Спасителем. Искание в жизни чего-то другого, даже под вывеской Православия, приводит лишь к его искажению. Ведь в стремлении быть «очень правым» можно развернуться так круто, что в конце концов окажешься от Христа с левой стороны.