Богородица

Архив номеров Номер 11

О ложных взглядах на Таинство Евхаристии


От редакции: Среди православных верующих широкое распространение получили аудиокассеты с лекциями известного профессора Московской Духовной академии Алексея Ильича Осипова. Для многих они сыграли неоценимую роль в деле ознакомления с православной верой: благодаря этим лекциям и аудиокассетам профессор А.И.Осипов многих привел к Православию. Эту огромную заслугу Алексея Ильича никто не оспаривает. Однако, к сожалению, ряд его высказываний, в частности, его толкование Таинства Евхаристии, вступает в противоречие с учением Православной Церкви.


* * *

Есть ошибки, которые могут повлиять на всю духовную жизнь человека, извратить и исказить ее, лишить человека богообщения и поставить под угрозу его вечное спасение. Господь сказал иудеям: Аминь, аминь говорю вам, кто не ест Плоти Сына Человеческого и не пьет Крови Его, не имеет жизни в себе (Ин. 6, 53). «Аминь» — означает «истинно»; «аминь», сказанное Самой Истиной, означает, что слово непреложно, что оно не имеет относительного, метафорического или символического характера, что оно сказано в прямом и абсолютном значении.

Многие из иудеев после этих слов Спасителя отошли от Него, среди них были даже некоторые ученики Христа; они говорили: жестоко это слово (Ин. 6, 60), — то же, что, в сущности, повторяют современные протестанты, желая видеть в причастии только религиозную символику, т.е. связь, а не действительность. Апостол Павел пишет о недостойном причащении тех, кто не разумеет Тела и Крови Христа (1 Кор. 11, 29), т.е. не верит в то, что он причащается истинного Тела и истинной Крови Христа Спасителя,— эти люди болеют и умирают.

Так как не все недостойно причащающиеся, т.е. без нужной веры, болеют и преждевременно умирают, то нам позволено думать, что эти слова указывают на самую глубокую болезнь— болезнь души — и на самую страшную смерть, вечную смерть— отлучение от Бога. Поэтому статья профессора А.И.Осипова «Евхаристия и священство», помещенная в Интернете (http://www.orthtexts.narod.ru/17_Evhar_svyasch.htm), в силу своих негативных последствий для студентов академий и читателей требует самого серьезного рассмотрения.

Вопрос о Евхаристии является вопросом жизни и смерти, а не частных богословских мнений. Поэтому чувство священнического долга, долга человека, который в течение многих лет совершал Евхаристию и причащал людей Телом и Кровью Христа, заставляет нас взяться за разбор текста проф. Осипова.

 Православное учение о Евхаристии занимает особое место в сотериологии, догматическом и нравственном богословии, а также в экклезиологии и аскетике. Евхаристия — это высшее из таинств, это главное условие и действенная сила для обожения человека, живущего на земле. По отношению к другим таинствам Евхаристию называют солнцем в сравнении со звездами. Причащение является центром духовной жизни христианина. Без таинства Евхаристии невозможно спасение.

Необходимость Евхаристии подтверждают слова Христа: Кто не ест Тело Мое и не пьет Кровь Мою, не имеет жизни в себе (Ин. 6, 53). Но еще хуже, чем сознательное уклонение от причастия, является, как уже было сказано выше, участие в этом таинстве без веры. Апостол Павел свидетельствует, что такие люди бывают наказаны не только в вечной, но и в земной жизни: здесь — болезнями и преждевременной смертью, а в вечности — отлучением от Христа. Это те, кто принимает причастие как простой хлеб, не рассуждая, что это есть Тело Христово.

К нашему удивлению, в числе людей, не верующих, что во время евхаристического канона совершается пресуществление, или преложение, хлеба и вина в Тело и Кровь Спасителя, оказался профессор Московской Духовной академии, заведующий кафедрой Основного богословия А.И. Осипов. Он считает, что хлеб и вино остаются вином и хлебом после литургического священнодействия, но Христос берет их в Свою Божественную Ипостась и тем освящает их. Это богословское «открытие» проф. Осипов хочет представить как учение Православной Церкви, а не как модернистский эксперимент.

Господин Осипов приводит мнение некоторых католических богословов и протестантов, а затем свою собственную концепцию, которая, по нашему мнению, является пагубной ошибкой, не согласуется с православным учением и содержит в себе целый узел внутренних противоречий. В католицизме г-н Осипов видит физикальный подход к совершению Евхаристии, где Таинства становятся аналогичными химической реакции или алхимическому процессу превращения одних элементов в другие. Разумеется, профессор порицает такой плоский биологизм. Мы должны отметить, что г-н Осипов часто прибегает к следующему приему: то, что ему не нравится в православии, он стилизирует под католицизм и старается дискредитировать неугодные ему взгляды под видом борьбы с католицизмом. Проф. Осипов под видом борьбы с католическим влиянием и очищения православия от католического налета просто-напросто спекулирует настороженностью православных по отношению к католической агрессии на всех уровнях. Затем, стилизируя православие под католицизм, он под прикрытием словесного шума начинает дискредитацию самого православия, клянясь в верности ему. Это обычный прием популистов — кричать: «Держи вора».

В своем увлечении или же под предлогом борьбы с католическим учением о Таинствах, которое сводит к минимуму участие человеческой личности в Таинствах и превращает Таинства в определенную духовную механику, г-н Осипов переходит ту границу, которая отделяет православие от протестантизма, и преуменьшает объективную сторону Таинства, что характерно для всех реформаторов.

Нас также настораживают вступительные слова г-на Осипова: «Речь идет ни о каком-нибудь величайшем Таинстве, а о Таинстве Евхаристии». Однако святые как раз называли Евхаристию величайшем из Таинств, а св. Дионисий Ареопагит — «Таинством Таинств». Здесь г-н Осипов нечаянно выдает себя. Для него Евхаристия не величайшее Таинство, не центр духовной жизни, а материал для реформации.

Проф. Осипов опровергает один из важнейших сотериологических догматов — превращение хлеба и вина на литургии в Тело и Кровь Спасителя. Профессор выступает с теорией о соединении хлеба и вина с Ипостасью Христа, при котором они не превращаются в Тело и Кровь, а остаются тем же хлебом и вином, только соединенными с Ипостасью Бога Слова. Мы перейдем ниже к этому вопросу, а теперь скажем, что в некоторых протестантских деноминациях, которые решительно отвергают пресуществление, или, если угодно, преложение Святых Даров, также допускается символически называть их Телом и Кровью Христа. И там есть своеобразная вера, что хлеб и вино соединены с Христом: в одних — что Христос проницает хлеб Своими энергиями; в других — что Христос соединен с хлебом посредством субъективной веры человека и т.д.

Поэтому все объяснения г-на Осипова являются неверием в реальность Тела и Крови Христа, находящихся на дискосе и чаше, креном в сторону протестантизма: евхаристические Дары остаются только символами причастия, а название их Телом и Кровью — метафорами. У православных причастие — это онтология бытия; у протестантов — это образ, метафорически, условно и относительно соединенный с Христом при определенных условиях.

У Владимира Соловьева есть одно произведение, которое выделяется из его обычной гностической эклектики, — последнее произведение, которое он написал перед смертью, как бы его покаяние: «Три разговора». Я не принимаю его целиком, но там есть характерный эпизод. Антихрист, выступая перед христианами, всячески старается показать свою приверженность к православной вере, свое уважение к его учению; он обещает свою помощь в деле земного устроения Церкви, но когда ему задают вопрос: верит ли он, что Христос Сын Божий, то антихрист замолкает, он не может дать ответа.

Как мы сказали, протестанты посредством словесных ухищрений могут называть иносказательно и символически евхаристический хлеб Телом Христа. Но на прямой вопрос: верят ли они, что во время Евхаристии хлеб и вино прелагаются, превращаются в Тело и Кровь Христа истинно, не метафорично, а реально и действительно, они не смогут дать утвердительного ответа: или замолчат, или скажут, что не верят.

Священник в конце Литургии опускает частицы из вынутых просфор в Чашу со словами: «Омый, Господи, грехи поминавшихся зде, Кровью Твоею честною», той Кровью, которая была пролита на Голгофе, а теперь находится в Чаше, а не вином, находившемся в какой-то непонятной связи с Ипостасью Христа, если следовать логике проф. Осипова. Только Кровь Христа может омыть человеческие грехи и даровать Небесное Царство. Литургия — это проявление Голгофской Жертвы, это действие и таинственное отражение Голгофской Жертвы, только отражение идеальное, где образ тождественен первообразу. В жертву приносятся Святой Троице Тело и Кровь Христа, приносит ее Господь и приемлет Сам.

Проф. Осипов говорит: «Господь усвояет в Свою ипостась хлеб и вино». Но усвоение — это вовсе не жертва, тем более единосущная Голгофской Жертве. Никто не мог спасти человечество, кроме истинного Богочеловека Иисуса Христа. Докеты (еретики I века) считали Голгофу мистификацией. Проф. Осипов, несмотря на свою словесную изобретательность, не верит, что Евхаристия — это реальность Голгофской Жертвы, реальность именно потому, что в ней пребывает Живой Христос в Своем истинном Теле и в Своей истинной Крови. Если хлеб и вино остаются хлебом и вином, какое бы иное освящение им ни приписывалось, то Литургия превращается в мистификацию.

Проф. Осипов пишет, что «в Таинстве Евхаристии происходит тот же процесс, который имел место в Боговоплощении», т.е. происходит «халкидонское единение Бога с человеческим естеством». Итак, г-н Осипов хочет сказать, что хлеб и вино, не изменяя своей сущности, т.е. оставаясь субстанционально хлебом и вином, входят в Ипостась Христа и соединяются с Его Божеством так же, как при Боговоплощении была соединена с Божественной природой человеческая плоть. Это значит, что теперь Ипостась Богочеловека уже стала не двухприродной, а трехприродной, и мы оказались не диофизитами, а триофизитами. Ведь ипостасное соединение «по-халкидонски» — это нераздельное, неслитное и вечное соединение.

Учение о том, что хлеб и вино аналогично Плоти Спасителя вошли в Божественную Ипостась, не изменив своей сущности, является христологической и евхаристической ересью.

Проф. Осипов продолжает: «...в Евхаристии, как и в Боговоплощении, наитием тоже Святого Духа неслитно, неизменно, нераздельно, неразлучно воспринимаются Богом Словом в Свою Ипостась эти евхаристические дары». Здесь г-н Осипов говорит об ипостасном соединении и вхождении в Ипостась Христа хлеба и вина. Это бессмыслица, что мы и попытаемся доказать. Только Три Лица Божественной Ипостаси неслитно и нераздельно пребывают Друг в Друге; а учение о принятии в Ипостась злака и плода («по-халкидонски») — это или непонимание слова «Ипостась», или желание всеми способами доказать и оправдать свою концепцию. Воплощение Сына Божиего, как принятие в Свою Ипостась человеческой природы, если допускает принятие в Ипостась Богочеловека еще хлеба и вина, вводит третью природу (Бог, человек, растение), и последователи г-на Осипова становятся «триофизитами».

 Г-н Осипов интерпретирует философские взгляды католических схоластов, но при этом допускает грубейшую терминологическую ошибку. Он, например, объясняет термин «акциденция» как видимое свойство предмета, доступное для наших чувств. Между тем католические схоласты XIII столетия, а задолго до них св. Иоанн Дамаскин, пользовались логикой Аристотеля, где акциденция означает совсем другое, а именно: несущественные, случайные, неустойчивые, временные свойства, без которых природа определяемого предмета не меняется. Католические теологи эпохи позднего Средневековья и Ренессанса скрупулезно изучали труды Аристотеля. Среди них даже раздавались голоса, чтобы католическая церковь объявила Аристотеля блаженным, так что авторитет Аристотеля был незыблем.

В другом месте г-н Осипов объяснил субстанцию так же неверно — как сущность, скрытую от наших чувств, вроде кантовской «вещи в себе». Между тем как субстанция означает природу с присущими ей устойчивыми свойствами и качествами. Мы советуем г-ну Осипову справиться насчет терминов «субстанция» и «акциденция» в «Философских главах» преп. Иоанна Дамаскина.

Субстанция познается через ее свойства и атрибуты. Устойчивые свойства, характеризующие природу предмета, называются субстанциальными, а случайные или временные, присутствие или отсутствие которых не вызывает изменения самой природы,— акцидентальными. Определение, которое дает г-н Осипов субстанции и акциденции, относится к ноумену и феномену. Если это не простая ошибка, то возникает подозрение, что г-н Осипов умышленно искажает философскую терминологию, берущую начало в древней античности, для дальнейшей аргументации своей концепции.

Цитируя свят. Афанасия Великого: «...Дух Святой отличен от единства тварного бытия», — господин Осипов понимает единство как единосущность всего сотворенного, того, что находится во времени и пространстве, того что подчинено определенным, всеобщим для материального мира космическим законам. Дух Святой, как Божественная Ипостась, внепространственен, вневременен, Он Творец вечности и времени, Который пребывает Весь во всем и Весь выше всего; Он в существе своем надмирен, а в божественных свойствах и действиях пребывает в мире. Это можно также сказать о всех Лицах Святой Троицы. Господин Осипов делает логически неправильный вывод, а именно, единство бытия, т.е. обусловленность законами созданного Богом мира, он рассматривает как единство сущностей, т.е. для него все мироздание — это единая субстанция.

Святые Отцы даже в человеке различали две субстанции: духовную и материальную в одном лице, которое называли человеческой плотью. Напротив, в мире мы видим разнообразие субстанций, которые представляют собой иерархию сотворенных существ. Оказывается, искажение термина «субстанция» г-ну Осипову все-таки понадобилось. Здесь г-н Осипов спутал понятие природы со строительным материалом природы, т.е. с таблицей элементов Менделеева, но сами по себе элементы еще не субстанция и еще не природа.

Упрекая католицизм в материализации понятия о таинствах, сам г-н Осипов в этом вопросе опускается до атомистического понятия субстанции. Это чем-то напоминает учение о всеединстве Владимира Соловьева, с той только разницей, что софиологи говорили о тварно-божественной природе Софии как основе сотворенного мира, а г-н Осипов переходит на атомизм. Между тем субстанция самого г-на Осипова — это вовсе не субстанция электрона или аэробной бактерии (против чего, я думаю, не будет возражать он сам). С другой стороны, учение о единосущности мира похоже на концепции вульгарного материализма, для которого все существующее — это динамичные комбинации материи.

Затем г-н Осипов интригующе заявляет, что он сообщит «более сильные вещи, написанные свят. Афанасием Великим»: «...Тело Христа, поскольку имело Оно общую со всеми телами сущность и было Телом человеческим, хотя по необычайному чуду образовалось из Единой Девы, однако же, будучи смертным, по закону подобных тел подверглось смерти».

То и другое — общеизвестные истины: Христос воспринял всего человека, кроме греха. И в данном случае под человеческой природой Христа подразумевается человеческая душа и тело. Это — основа сотериологии, а не новость. Что касается смертности Тела Христа, то вопрос об этом вызвал полемику в VI столетии. Христос добровольно подчинил Свою Плоть смерти, т.е. законам человеческого естества, иначе Он не мог бы умереть как человек. Не понятно, что в этом удивило г-на Осипова и какой аргумент извлек из этого он для своей концепции.

Ошибочная интерпретация первого тезиса свят. Афанасия и путаница в определении субстанции и акцинденции приводит г-на Осипова к мысли о том, что, если бы хлеб во время Евхаристии превращался в Тело Христово, то нам это ровно ничего не дало бы, так как Тело Христа «...ничем не отличалось от наших тел и ничем не отличается от сущности всего созданного тварного мира». Неужели г-н Осипов не понимает или не знает святоотеческого учения о том, что в Святых Тайнах пребывает весь Христос Своим Телом, Душой и Божеством? Я замечу: в православной литургике как раз акцентируется то, что Тело Христа в евхаристических Дарах живое, а не мертвое тело.

Господин Осипов считает, что пресуществление Святых Даров в Тело и Кровь Христа означает пресуществление в анатомический состав Тела Христа, единосущный (и то в умозрительной абстракции) любому человеческому телу; поэтому мы ничего не получили бы, прибавив к нашему телу еще такое же тело (элементы тела, ставшие пищей). Разумеется, г-н Осипов негодует на такую карикатуру Евхаристии, созданную им самим.

Он пишет: «Если пытаться определить католическую точку зрения (на Таинство Евхаристии), то ее можно было бы назвать монофизитско-докетической». Что касается монофизитства, оно здесь совсем ни при чем, так как говорит о единой природе Богочеловека и к данному вопросу никакого отношения не имеет. Что же касается докетов, то они учили о призрачном явлении Христа; не об обмане наших чувств, а о замене воплощения мистификацией. Характерно, что некоторые секты учат о будущем пришествии Христа в эфирном теле. Если, по мнению г-на Осипова, вера в пресуществление хлеба и вина в Тело и Кровь Христа — это вера не в великое Таинство, а обман зрения, когда не видят то, что есть на самом деле, то это скорее похоже на антидокетизм.

Далее г-н Осипов переходит к психологической атаке. Он говорит, что его не раз спрашивали корреспонденты: «Вы что, утверждаете антропофагию?»,— т.е. людоедство (ведь если в Чаше Тело и Кровь, то причащающиеся — людоеды!), и рассказывает, что одна дама даже пришла в ужас от мысли, что она будет пить кровь, находящуюся в Чаше. Подобное обвинение еще в древности языческие судьи предъявляли христианам. Теперь эти обвинения вкладывает г-н Осипов в уста корреспондентов и нервозной дамы[1], но в сущности это его обвинение против Церкви. В данном случае в православном сознании нет никакой связи между Евхаристией и человекоубийством, тем более — богоубийством. Христос установил Таинство Евхаристии еще до Своей крестной смерти, как образ наиболее тесного и глубокого соединения Бога с человеком через Иисуса Христа. Кровь Христа скорее можно (и то условно) сравнить с молоком матери, которое питает ребенка.

Тело Христа (я приношу извинения за такое сравнение) — это не мясо Христа, которое священник, как мясник, разделяет на куски. В каждой частице Святых Таин — весь Христос — Телом, Душой и Божеством. Мы соединяемся с Христом не через причастие, а в самом причастии; хлеб и вино — это образ причастия, а Тело и Кровь — это реалия причастия. Если каждую частицу раздробить еще на тысячу, то в них будет пребывать Один и Тот же Христос.

Господин Осипов верует и исповедует, что во время Евхаристии хлеб и вино не прелагаются в Тело и Кровь Христа. Он прямо пишет, что мы причащаемся «не по причине превращения этих (евхаристических) Даров в Тело и Кровь Христову» (как всегда веровала Церковь, хотя г-н Осипов хочет приписать этот взгляд католическому влиянию), а по другой причине: святые тайны остаются хлебом и вином, но соединяются с Христом. Каким образом происходит это соединение? Здесь г-н Осипов проявляет свою виртуозную изобретательность, он говорит: «по-халкидонски», а именно так, как соединилась Плоть Христа с Его Божеством— неслиянно, нераздельно, неизменно, навечно. Он говорит, что точно таким образом Святые Дары воспринимаются Богом-Словом (Сыном Божиим) в Свою Ипостась.

Святые Отцы подчеркивали, что соединение двух Естеств в Лице Богочеловека единственно и неповторимо, как неповторимо Боговоплощение. Но к чему приводит концепция г-на Осипова? К тому, что евхаристический хлеб был воспринят неслитно, неразлучно, неизменно в божественную благодать; Сын Божий восприял человеческую природу в Свою Ипостась и стал Богочеловеком. Если так же, как утверждает г-н Осипов, Он воспримет евхаристический хлеб («по-халкидонски») в Свою Ипостась, то станет Бого-человеко-злаком. Вот до какого абсурда доводят людей богословские эксперименты. Мало того, что г-н Осипов, смело зайдя в зазеркалье философии, не мог отличить субстанцию от ноумена и акциденцию от феномена, он еще предложил своим читателям и слушателям учение о трехприродной Ипостаси Христа: божественной природы, человеческой природы и растительной природы...

Г-н Осипов решил использовать халкидонское определение для опровержения таинства Евхаристии. Господь говорит: Сие есть Тело Мое (Мф. 26, 26), взяв в Свои руки хлеб. Слово Истины не может стать относительным, метафорическим, речевым средством. Христос не сказал: «Этот хлеб соединен со Мной» (некоторые протестантские деноминации верят, что евхаристический хлеб соединен с Христом посредством благодати — энергии Христа, пронизывающей этот хлеб); Христос не сказал, что Он берет хлеб и вино, налитое в чашу, в Свою Божественную Ипостась, Он сказал прямо в самом полном и совершенном смысле: «Это Тело и это Кровь Моя». Эти слова вместе с призыванием Духа Святаго явились кульминацией Евхаристии, вечной божественной печатью, которой Церковь освящает и запечатлевает евхаристические Дары. Священник перед причащением народа, держа евхаристическую Чашу в руке, произносит молитву: «...еще верую яко сие есть самое пречистое Тело Твое и сия есть самая честная Кровь Твоя». Только человек, разделяющий эту веру, может приступить к причастию, воспринять Христа, получить освящение благодатью. В противном случае он причастится в суд и в осуждение.

По мнению же г-на Осипова, священник должен сказать: «Сие есть хлеб и вино, только соединенные с Христом, а не истинные Тело и Кровь Спасителя». Священник во время Таинства Евхаристии произносит слова «преложив Духом Твоим Святым», а если бы здесь имело место не пресуществление, а «действие по Осипову», то священник должен был бы сказать не «сотвори убо хлеб сей в Честное Тело Христа Твоего», а слово «сотвори (переложив)» заменить словом «соедини». Кальвин считал причащение воспоминанием о Тайной вечери; Лютер ставил причащение в зависимость от личной веры причащающего, отрицая объективную реальность Таинства. Господин Осипов создал собственную теорию о том, что преложение евхаристических Даров в Тело и Кровь Христа не происходит, но они неразлучно, нераздельно, неслиянно, неизменно и навечно соединяются со Второй Божественной Ипостасью, следовательно, Божественная Ипостась становится, как уже отмечалось, трехприродной.

Господин Осипов повторяет: «Святые дары, халкидонски воспринимаемые Богом-Словом». Он также считает, что пища, которую ел Христос, также становилась причастной к Божеству-Слову: «...таким же халкидонским образом». Неужели пища оставалась в Теле Христа навечно? Ведь халкидонское определение именно говорит о «вечном и неизменном соединении» и не имеет никакого отношения к биологическим процессам, к которым хочет притянуть его г-н Осипов.

В целях популизма своих идей г-н Осипов называет учение о преложении святых Даров католическим. Борясь с православием, он в целях маскировки утверждает, что борется с католицизмом. Я повторяюсь, потому что надо помнить о его полемическом приеме.

Г-н Осипов говорит, что вера в то, что хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христа (т.е. вера всей Церкви!),— это вера в какие-то алхимические превращения, что при такой вере Таинство причастия становится магизмом, т.е. чем-то сродным демонизму. Он утверждает, что эта вера, которую исповедует каждый причастник, всего-навсего грубое католическое понимание: «...это грубятина, просто невероятнейшая, которой приходится только удивляться...» Мы удивляемся не только новаторству г-на Осипова, но также жаргону, на котором он говорит о священных предметах.

Мне хочется сказать, что когда г-н Осипов приходит к причастию и слышит слова священника: «Причащается раб Божий Алексий честнаго Тела и Крови Христовой», то он, как принципиальный человек, должен заявить: «Нет, я причащаюсь хлебом и вином, соединенными с Телом и Кровью Христа, и только в этом отношении могу назвать их Телом и Кровью Христовым, а реальное преложение их в Тело и Кровь я отрицаю».

Евхаристическую концепцию г-на Осипова нельзя рассматривать как частное мнение — это догматическая ошибка, которая может лишить человека вечной жизни. А так как студенты проф. Осипова будущие священники, то они будут впоследствии совершать Евхаристию без необходимой веры, что причащаются сами и причащают других истинного, реального, несомненного Тела Христа Спасителя. Так что это экклезиологическое новаторство может обернуться непоправимой бедой для многих.

Скажем также, что слово «пресуществление», против которого так ополчился г-н Осипов, встречается в догматических посланиях и может иметь в контексте православного богословия другое семантическое значение, нежели то, которое оно получило в католицизме. Здесь дело не в слове, не в термине, а в том, в каком объеме мы понимаем слово «сущность»: в визуальном — подлежащем фиксации наших сенсорных чувств, философско-абстрактном или мистическом. Когда евхаристические Дары претворяются в Тело и Кровь Христа, то они становятся уже не сущностью, а, согласно Дионисию Ареопагиту, сверхсущностью и относятся к сверхкатегориальному плану.

Я согласен, что слова «преложение», «претворение» более соответствуют самому духу Литургии, но считаю, что у нас нет оснований противопоставлять их термину «пресуществление», так как все они указывают на единое действие: хлеб и вино становятся Телом и Кровью Христа. После причащения народа священник кладет частицы, вынутые из просфор за живых и мертвых, и опускает их в чашу со словами: «Омый, Господи, грехи поминавшихся зде, Кровью Твоею честною», омой не вином, соединенным с Ипостасью, а именно Кровью Христа, той же самой Кровью, которая была пролита на Голгофе, такой же истинной и божественной.

Апостол Иоанн Богослов обличал докетов — тех еретиков, которые считали, что Голгофская Жертва — это религиозное представление, величественная картина, мистерия, соединяющая человека с Богом, но не действительность. Если на Литургии не происходит превращения хлеба и вина в Тело и Кровь Христа, то она принимает характер театрального представления древних мистерий, где язычники посредством ритуальной пищи, произношения таинственных имен и т.д. пытались войти в общение со своими богами. Пребывание Христа в Святых Тайнах — не метафора, а реалия, мы бы сказали — сверхреалия. Господин Осипов говорит, что евхаристические дары могут назваться Телом и Кровью не по своей сущности, а по связи с Ипостасью Сына Божиего. Но ведь символ — это тоже связь с символизируемым. Само слово «символ» переводится как «знак» и как «связь». Но православие не признает никакого опосредствованного отношения между освященными Дарами и Христом, это непосредственное отношение: в Святых Дарах — Сам Христос.

Священник говорит на Литургии: «...приносится в жертву Агнец Божий, вземший грехи мира за жизнь мира и спасение». Эту жертву Тела и Крови Христа приносит Сам Христос; Он приносит, принимает и раздает. Тело и Кровь Христа — это бесценная Жертва и высшее освящение для христиан. Разве могут хлеб и вино, не претворившиеся в Тело и Кровь, иметь такую же цену, как жертва Христа. Мы позволим сказать, что без этого таинства мы сами не можем принести благодарность Богу за Его неисчислимые благодеяния. Поэтому без пресуществления, или, скажем более духовно, без преложения евхаристических Даров Литургия перестает быть и жертвой, и благодарением.

Искупительную жертву мог принести только один Христос; благодарственную жертву, равную искупительной, может принести также только один Христос. Сделать человека причастником Себе, т.е. ввести в единение с Собой, может только Сам Христос. Никто не мог заменить Христа на Кресте; Он в Евхаристии Тот же, что и на Голгофе. Святые Дары, как бы они ни были связаны и соединены с Христом, не могут ввести нас в бесконечное поле высшего богообщения, если Христос не будет в них, если они не превратятся в Тело и Кровь Его.

Священник, причащая верующих, говорит: «Причащается раб Божий честнаго Тела и Крови Христовой во оставление грехов и жизнь вечную». Вкушение хлеба и вина не может дать прощения грехов и Небесного Царства: они не могут стать жизнью вечной в самом человеке, не могут обожить его. Ветхозаветные иудеи приносили в храм первый сноп пшеницы и начатки от плодов, они благодарили Бога за земные блага и вспоминали о грядущем царстве Мессии. Еще более выразительным символом ожидаемого Спасителя было для иудеев вкушение пасхального агнца, но эти обряды и символы напоминали, указывали, но не освящали. Только реальное присутствие Христа делает символ и прообраз действительностью.

Во всех Таинствах происходит освящение, во всех действует благодать Духа Святого, все являются каналами Духа Святого и связывают человека с Богом. Но Таинство Евхаристии отличается от всех Таинств тем, что там пребывает живой Христос, не символически, не через соединение и связь с хлебом и вином, а пребывает в них, делая их Своим Телом и Кровью. Господь скрывал Свое Божество под покровом человеческой плоти, так как свет Божества не мог бы вынести мир. Теперь Господь являет и скрывает Себя под покровом чувственного хлеба и вина.

Г-н Осипов смеет говорить, что в таком случае происходит иллюзия и обман чувств. Но ведь в Ветхом Завете Господь скрывал Себя в горящей купине. Может ли г-н Осипов назвать это обманом чувств, т.е. что Моисей имел дело с призраком? Бог явился Аврааму в виде трех Ангелов. Может ли г-н Осипов сказать, что это иллюзия и Бог поступил с Авраамом, как иллюзионист? Бог явился пророку Илье в грозе и буре. Посмеет ли г-н Осипов сказать, что это материализированное представление о Боге? Я только хочу спросить профессора: можно ли назвать феофанию миражом и призраком или это было реальным присутствием Божества, только в форме, доступной человеку? Я думаю, что ответ ясен. Поэтому богословская невежливость (я не хочу употреблять более подходящего слова) может позволить себе сравнивать Таинство с иллюзией. Без реального Христа нет ни Голгофы, ни Евхаристии, ни воскресения мертвых, ни вечной жизни для людей.

Итак, г-н Осипов утверждает, что евхаристический хлеб и вино входят в Ипостась Бога, и сравнивает это с Боговоплощением. Но он забывает, что Боговоплощение единственно и неповторимо, что второго Христа— Богочеловека не будет. Ипостась — это личность; как в личность может войти какой-либо иной предмет? Уже это абсурд. Вечное спасение есть вечное уподобление; но святые в вечном богообщении, в новых внутренних озарениях, в вечном приближении к Богу никогда не станут ипостасно равными Богу, даже Пресвятую Богородицу Господь не принял в Свою Ипостась. А г-н Осипов пишет, что Господь дает ипостасное соединение с Собой предметам ритуала. Личность — это духовная монада; в личность человека не может войти онтологически другая личность.

Далее г-н Осипов продолжает: «Не случайно ведь когда Он жил, Он тоже ел хлеб, пил вино, и они становились Его Телом и Кровью, т.е. становились причастными к Божеству Слова таким же халкидонским образом». Но тело и продукты питания — далеко не одно и то же. Упрекая католиков в излишнем биологизме, сам г-н Осипов в данном случае переходит на позиции какого-то механического материализма.

Пища, которую принимает человек, не делается частью его природы и личности. Пища — это только материал для нашей телесной природы, притом само живое человеческое тело в земном существовании похоже на непрестанный поток, который берет вещество извне и выбрасывает его как отработанный шлак. В мгновенье возникает и умирает миллион клеток человеческого тела, но тело остается тем же самым нашим телом; значит, оно прежде всего — организация вещества. Так как г-н Осипов справедливо считает, что человеческое Тело Христа было подобно нашим телам, кроме греха, то якобы и пища, которую вкушал Господь, также могла стать частью Его природы и личности. А ведь об этом говорит Осипов, я цитирую его слова: «...Святые Дары таким наитием Святаго Духа, как и во время боговоплощения, становились причастными, т.е. едиными, халкидонски едиными с Его человеческой Плотью. Как же это может быть? Таким же действием Святаго Духа. Не случайно ведь, когда Он жил, Он тоже ел хлеб, пил вино, и они становились Его Телом и Кровью, т.е. становились причастными к Божеству Слова таким же халкидонским образом. Это происходит и в евхаристии, т.е. во время Литургии».

Мне опять хочется повторить, что пища дает материал для тела, но сама не становится телом. Поэтому пища, принятая Христом, не становилась причастной к Его Божеству, не входила в Его Ипостась, а с ней происходило то же самое, что во всяком человеческом теле. Поэтому мы никак не можем отождествить пищу, принимаемую Христом, с Его Телом.

Что касается Причастия, то оно принадлежит Божеству, Его воскресшей Плоти. В Причастии находится Весь Христос как Богочеловек. Поэтому Причастие не может быть сравнимо ни с какой пищей, оно — сверхсущно. Принимая Причастие, мы принимаем Христа. Причастие имеет вещественный образ, но оно освящает наш дух, душу и тело — всю человеческую личность, освящает таинственным образом. Тайна не может быть интерпретирована на языке философских понятий; тогда она перестала бы быть тайной, а превратилась бы в логический силлогизм.

Святые Тайны нельзя уподобить обыкновенной пище, частица Святых Таин, разделенная на бесчисленное количество частиц, не уменьшается от этого по своей внутренней емкости, так как в каждой из них находится Весь Христос, хотя бы эта частица была бы еле видна глазами. Христос воскрес с тем же Телом, с каким Он был распят на Голгофе, но это Тело было свободно от условий земного бытия, поэтому имело другие свойства.

Это было не изменением, а освобождением от ограниченности и законов пораженного грехом космоса. Воскресшим Телом Христос проходил сквозь закрытые двери, когда являлся Своим ученикам; однако на опасения учеников, что это призрак, Он ответил: «Это Я». Господь вкушал со Своими учениками пищу не потому, что нуждался в ней, а для того, чтобы показать, что Он воскрес во Плоти.

Для верующего Слово Божие — это истина, более достоверная, чем его малые знания, аналитический рассудок и органы чувств. Наш рассудок, привыкший вращаться в кругу земного и конечного, не может постигать того, что относится к духовному миру, как невозможно через осязание увидеть свет или услышать музыку. В области веры он вторгается как узурпатор и действует в ней как вор. Однажды преподобный Антоний Великий спросил своих учеников о каком-то месте в Священном Писании. Каждый ответил как мог, а один ответил: не знаю. Преподобный Антоний сказал ему: «Ты дал самый верный ответ».

Мы верим, что в Святых Тайнах пребывает Христос, а как совершается Таинство, мы не знаем, и чем больше будем давать место своему рассудку, тем больше будем удаляться от истины в область собственных предположений и интеллектуальных фантазий. Поэтому в вопросе о таинствах мы должны сказать: «Я не знаю, но верю» — и это незнание является знанием своей ограниченности, и потому дает возможность высшего духовного гносиса.

Итак, проф. Осипов видит в причащении протестантский символизм, а не принятие Истинного Тела и Истинной Крови Христа. Ведь некоторые протестантские деноминации не отвергают связи Святых Даров с Христом, но категорически отрицают преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Спасителя. А если допускают подобное выражение, то символически, т.е. не в прямом, а в относительном значении этих слов.

Проф. Осипов пишет: «...святые дары... становятся... едиными с Его человеческой плотью». Как можно стать единым с Плотью Христа в той степени, чтобы называться Телом Христа, оставаясь другой сущностью? Значит, это название остается метафористичным, и все утверждения святых Отцов о реальности причастия, т.е. действительности Крови и Тела Христа в святых тайнах, — не более чем поэтическая гипербола.

И наконец, надо сказать, что критика термина «пресуществление» под видом борьбы с католичеством является обычной дымовой завесой, под покровом которой проф. Осипов хочет протащить в Церковь протестантские взгляды на Таинство причастия.


Примечания

Мнение Джордано Бруно. «Я, сын светлейшего Марко Антонио, свидетельствую по долгу совести и по приказанию духовника о том, что много раз слышал от Джордано Бруно Ноланца, что когда говорят, будто хлеб пресуществляется в тело, то это великая нелепость» (Ржицин Ф.С. Джордано Бруно и инквизиция. С. 285).

Мнение профессора Осипова А.И.: «Эта грубятина, просто невероятнейшая, которой приходится только удивляться» (статья «Евхаристия и священство»).

Джордано Бруно: «Христос совершал мнимые чудеса и был магом» (там же).

Профессор Осипов: «Хлеб (евхаристический) не превращается невидимо, обманчиво для чувств в Тело Христово» (в той же статье).

* * *

«Нужно знать, что ипостасное соединение дает одну сложную ипостась, вошедших в соединение природ, в которой сохраняются неслитно и неизменно участвующие в соединении природы, их различия и присущие им естественные свойства» (Св. Иоанн Дамаскин. Источник знания. Глава 67. Философские главы. С. 119. Индрик. 2002).

«Если природы единожды ипостасно соединились между собой, то они навсегда остаются неотделимыми друг от друга» (Там же. С. 120).

Поэтому природа вина и хлеба, воспринятые в Ипостась Христа без превращения в Истинное Тело и Кровь Христа, составит еще одну природу в Богочеловеке. Святые евхаристические дары соединены с Ипостасью Христа именно потому, что они являются истинным Телом и Кровью Христа Спасителя, неразлучными с Его Божеством. По теории же Осипова, пресуществления Св. Даров не происходит, а они «по-халкидонски» соединяются с Ипостасью Христа, вводят в Ипостась Христа третью природу, что является новой христологической ересью — триофизитством или полифизитством.

 
Послесловие редакции

К сожалению, даже отдельные священнослужители разделяют взгляды проф. Осипова на Св. Евхаристию. Защищая подобные взгляды, они приводят примеры того, что Кровь Христова сохраняет все естественные свойства вина: характерный вкус, способность опьянять (об этом могут свидетельствовать диаконы, потребляющие Св. Дары), из-за нерадения некоторых священнослужителей Св. Дары могут даже плесневеть.… Если же свойства хлеба и вина Св. Дары сохраняют, рассуждают они, то, значит, и природа хлеба и вина в Св. Дарах сохраняется, а значит, никакого пресуществления (или преложения) хлеба и вина в Тело и Кровь в Евхаристии не происходит. Другими словами, природа хлеба не пресуществляется в природу Тела Христова, а природа вина — в природу Крови Христовой.

Выстраивая подобные силлогизмы, эти священнослужители убедительно, как им кажется, опровергают простецов, верящих в буквальное преложение хлеба и вина в Тело и Кровь Христовы. Подобным мудрецам следовало бы помнить азбучную истину, что в таинстве Св. Евхаристии мы под видом хлеба и вина причащаемся истинного Тела и Крови Христовой. «Под видом» — означает, что истинное Тело и истинная Кровь Христа в Св. Таинах имеют только вид, то есть свойства хлеба и вина. Потому Тело и Кровь Христовы имеют характерный вкус и другие свойства хлеба и вина: они могут воздействовать на все чувства человека, а не только на зрение и вкус. Отсюда и опьяняющее воздействие Крови Христовой и т.п. Однако это устроено Богом по Его человеколюбию, ибо если бы Тело и Кровь Христовы имели свои природные свойства, то это сделало бы невозможным для христиан принимать Св. Таины (из истории Церкви известны случаи, когда Тело и Кровь Христовы приобретали свои природные свойства. «Учительное Известие» в Служебнике запрещает в таких случаях причащение и потребление Св. Даров, которое можно продолжить только после приобретения Св. Дарами свойств хлеба и вина). В то же время, хотя в Св. Таинах имеются вид или свойства хлеба и вина, природа хлеба и вина полностью и совершенно прелагаются в природу Тела и Крови Христовой.

Каким образом происходит это пресуществление и каким образом природа Тела и Крови Христовой имеет характерные свойства хлеба и вина – это является тайной Божией, которая постигается только верой. Впрочем, разве не вера требуется для того, чтобы принимать заблуждение проф. Осипова и его единомышленников, что в таинстве Евхаристии Христос воспринимает в Свою Ипостась предложенные хлеб и вино? Но если вера в пресуществление (или преложение) хлеба и вина в истинное Тело и Кровь Христовы является верой всей Православной Церкви в течение всей ее истории, то «вера» проф. Осипова является вновь измышленным заблуждением.



[1] Если бы эта нервная дама попала бы в аварию и очутилась бы в больнице, где ей сказали бы, что необходимо перелить ей человеческую кровь в ее вену, чтобы остаться живой, то она схватилась бы за эту возможность, как за спасательный круг, не возражая врачам и не говоря им, что переливание крови — это вариант антропофагии. Скорее она бы пришла в ужас, если бы донорской крови в больнице не оказалось.