Богородица

Архив номеров Номер 2

В защиту патриаршества

Георгий КОРОБЬИН


В периодике нередко появляются статьи, посвященные вопросам церковной истории. Это вполне объяснимо: именно в ней мы все пытаемся отыскать ответы на беспокоящие нас вопросы. Среди них по многим причинам особенное внимание вызывает проблема отношений Церкви и государства. Ответы в далеком прошлом заставляют искать множество вопросов, связанных с проблемой отношений Церкви и Царства, Церкви и государства. Почему в православном государстве безбожники смогли захватить власть? На каких основаниях строить отношения с государством неправославным, более того — враждебным Церкви? Насколько воплотилась в жизнь теория «симфонии власти» и когда была нарушена? Кто был прав — преподобный Иосиф Волоцкий или Иван III, посягнувший па монастырское землевладение? Кто нанес больший вред Православию — те ли, кто, как патриарх Никон и митрополит Арсений Мацеевич, боролись за права Церкви и против секуляризации ее земель, или те, кто, как Петр I и Екатерина II, реформировали управление Церкви, закрывали храмы и монастыри, контролировали епископат, видя в духовенстве оппозиционную правительству силу? Было ли благодетельно для Церкви учреждение Синода вместо патриаршества, или именно это событие послужило гибельному для Православного Царства расцерковлению жизни и последующему распространению безверия? Всю эту серию частных вопросов можно свести к немногим основополагающим: Священство или Царство? Воцерковление или секуляризация жизни? Патриаршество или Синод в управлении?
 И те, кто отвечает: «Священство, воцерковление и патриаршество», па частные вопросы отвечает соответственно этой церковной точке зрения. Наоборот, те, кто отдает предпочтение идеям государственности, полагает, что Церковь должна подчиняться интересам государства. С этой государственной точки зрения они обычно дают ответы и па частные вопросы. Приверженцы этой идеологии в сочинения по церковной истории ввели такие понятия, как «иосифляне» и «никониане», и крайне отрицательные оценки деятельности ряда святителей, в первую очередь тех, кто боролся с многовековыми поползновениями государства подчинить себе Церковь, Тело Христово.
 Так как по всем этим вопросам расхождение существовало еще в Византии и было унаследовано от нее Русью, то неудивительно, что и в паше время появляются то и дело статьи полемического характера с прямо противоположными оценками и выводами. Так, в последнее время стал обсуждаться вопрос о синодальном периоде: его каноничности или неканоничности, о его преимуществах или недостатках в сравнении с патриаршеством.
 Примером могут послужить две статьи, опубликованные осенью прошлого года. В светской газете (НГ-религия. № 8. 15 августа 1997 г.) была опубликована статья о значении Поместного Собора 1917 — 1918 годов. А в православном обозрении «Радонеж» (№ 15, сентябрь 1997 г.) преподаватель Свято-Тихоновского института Д.В. Пашков дал ее критический разбор.
 Авторы демократической газеты «НГ-религия» затрагивают вопрос о синодальном периоде лишь постольку, поскольку на Поместном Соборе в 1917 году было восстановлено прерванное этим периодом патриаршество. Их главная задача — сказать о недостатках современного положения Церкви, обвинить наше священноначалие в отступлении от либерального духа многих решений Собора 1917 года. Автор православного обозрения основное содержание критикуемой статьи оставляет за рамками своих заметок. Поначалу кажется, что Д.В. Пашков озабочен тем, чтобы оградить Церковь от обвинений в неканоничности и ущербности любого периода ее существования. Цель вполне достойная и, главное, справедливая, потому что разговоры о «неканоничности» Святейшего Синода зачастую плавно переходят в открытую критику всей церковной жизни за 200 лет империи и переносят проблему из области церковно-государственных отношений в область духовную, которая никакими «синодами» не может быть затронута.
 Но на деле оказывается, что свою главную задачу он видит в том, чтобы доказать, что всеми возможными недостатками обладал именно патриарший период, что только отмена патриаршества и учреждение Синода в XVIII веке позволили Церкви воплотить церковные каноны в жизнь. Посему он дает самую высокую оценку реформам Петра I, в которых видит «верность духу византизма и церковной пользе», и реформам Екатерины II, в которых видит «восстановление православным государством управления над всей своей территорией и подданными» (имеется в виду секуляризация церковных земель в 1764 г.).
 Таким образом, статья в «НГ» служит лишь поводом для изложения собственной системы представлений об управлении Церковью и о соотношении власти церковной и государственной. Поэтому, оставив в стороне побудительную причину — статью в «НГ», — остановимся на предлагаемой Д.В. Пашковым интерпретации.
 

КАНОНЫ
 
Начнем с его утверждения: «Реформа Петра с точки зрения канонической более верна духу византизма и церковной пользе». Более чего? Оказывается, более эпохи патриаршества, когда «ни один из требуемых канонических принципов не соблюдался и не мог быть соблюден». Естественно, при этом он не проходит мимо фигуры Святейшего Патриарха Никона и осмеливается упрекнуть допетровскую Церковь в «искажении здравого представления о месте и полномочиях первого из епископов», то есть патриарха.
 Рассмотрим подробнее систему доказательства неканоничности патриаршества и ту церковную пользу, которой был верен Петр. Его верность «духу византизма» оставим без внимания из-за неопределенности этого выражения. Возможно, оно как-то связано с идеями К. Леонтьева, но в данном случае употреблено крайне неудачно. Во-первых, сама Церковь руководствуется не «духом византизма», а Святым Духом и канонами. Во-вторых, и Петра трудно заподозрить в верности какому-либо другому духу, кроме протестантского. Так что останемся на твердой почве церковных канонов.
 Д.В. Пашков приводит три основных канона, или правила, по которым, как он говорит, Византийская (видимо, Константинопольская. — Г. К.) Церковь устраивала свое управление. Приводит он их в вольном пересказе, при этом в одном — пропускает очень существенные слова, а в другом — искажает смысл. Важные слова, которые он пропускает в 34-м апостольском правиле, служат основанием патриаршества и соборности в Церкви. Там сказано: «Епископам всякого народа подобает знать первого из них и признавать его, яко главу, и ничего, превышающего их власть, не творити без его рассуждения: творити же каждому только то, что касается до его епархии и до мест, к ней принадлежащих. Но и первый ничего да не творит без рассуждения всех. Ибо тако будет единомыслие, и прославится Бог о Господе во Святом Духе, Отец и Сын и Святый Дух».
 Здесь выделены слова, пропущенные Пашковым. Пропущены они не из-за недостатка места, а только потому, что слова «яко глава» его вовсе не устраивали. Он сторонник так называемой «архиерейской теории», по которой «патриарх вовсе не глава», а «первый между равными» (об этой теории см.: М. В. Зызыкин. Патриарх Никон. М., 1995. Т. 2. С. 201). Патриарх же отличается от всех других архиереев, митрополитов и епископов только тем, что занимает кафедру столичного города Поместной Церкви. Теорию свободных архиереев в России обосновывал новгородский митрополит Киприан (1627–1633), и ко времени поставления на столичную кафедру патриарха Никона идеи придать епархиальному управлению автономный характер, независимый от вмешательства в епархиальные дела патриарха, проникли в архиерейскую среду. А посему и Патриарх Никон для таких архиереев был слишком неудобен.
 Возможно, кто-либо усомнится не только в приверженности Д.В. Пашкова столь неканонической теории, но и в существовании оной. Чтобы сомнений не оставалось, приведу его собственные слова. Основное достижение реформ Петра на поприще церковной пользы он видит в том, что реформа, «не затронув основную церковную единицу — епархию, укрепила представление о равенстве епископов между собою». Действительно, за время правления Синода епископы настолько отвыкли от патриаршей власти, что многие решительно не соглашались на восстановление патриаршества. Так что архиерейская теория не только существовала, но и окрепла в синодальную эпоху. Странно только, что в этом можно видеть «церковную пользу», и особенно сейчас, когда эту теорию в духе времени можно назвать «архиерейским федерализмом».
 В 1906 году профессор Троицкий на Предсоборном Присутствии характеризовал подобные настроения как стремление всякого архиерея делать из себя папу. В 1917 году на Поместном Соборе был избран патриарх. При этом в определении от 7/12 1917 года (ст. 20) Поместный Собор усилил власть патриарха, ставя авторитет его выше не только авторитета отдельных архиереев, но и целого ряда их, входящих в Священный Синод (см.: Зызыкин. Т. 2. С. 204). С тех пор, слава Богу, опять у нас, как и в допетровское время, «первый из епископов» яко глава, как и заповедали апостолы.
 Патриаршая форма управления Церковью возникла не в апостольские времена, а в V веке. Вопрос о взаимоотношениях патриарха и епископов получил дальнейшее развитие, в частности, в Эпанагоге, памятнике IX века. В ней говорилось, что «крайний», высший Судия и Законодатель — Сам Иисус Христос. Его наместники на земле — царь и патриарх. Патриарх является высшей церковной властью, а царь не имеет права вмешиваться в заповедную для него область догмата и канона. Д.В. Пашков вместе с Н.Ф. Каптеревым пеняют Патриарху Никону, что он не признавал равенства между патриархом и другими епископами. Мол, он заявил, «что первый архиерей во образ Христа, митрополиты — во образ 12 апостолов, а епископы — во образ 70 апостолов», но ведь он жил в XVII веке и читал не Каптерева, а «Синтагму» Матвея Властаря, по которой и процитировал Эпанагогу. Мог ли он предполагать, что в конце XX века ему такие воззрения поставят в вину, да еще ему же и авторство припишут?
 Второе из приведенных Д.В. Пашковым правил (8-е VI Вселенского Собора) гласит, что митрополиты должны созывать епископов на соборы по меньшей мере один раз в год. Если 34-е правило, по мнению Пашкова, в допетровский период нарушалось из-за преувеличенных понятий о значении патриарха, то в отношении соборов дело обстояло еще хуже. До Петра I, пишет он, «на огромной территории нашего государства находились всего лишь 24 епископские кафедры с ненормально большими территориями. Соборы созывались редко... 8-е правило не выполнялось... Если бы русские архиереи и устремились к его исполнению, им пришлось оставить бы свою паству на неопределенно длительные сроки, что запрещает 14-е апостольское правило».
 Что подразумевает Д.В. Пашков под «огромной территорией нашего государства»? В каких границах, по его понятиям, находились «всего лишь 24 епископии»? Ведь к концу XVII века мы еще не владели огромными территориями на западе и юге, на Кавказе и в Средней Азии, а Сибирь была почти ненаселена.
 Епископии и до Петра I возникали по мере расширения границ и заселения новых земель православными русскими людьми. Так, например, в 1657 году на созванном Патриархом Никоном Соборе были поставлены три епископа на новые епархии.
 Говоря о церковной пользе реформ Петра I, Пашков в первую очередь отмечает увеличение числа епархий: «За 200 лет синодальной эпохи оно возросло втрое». Да, перед революцией в границах Российской империи их было 79, а за безбожную советскую эпоху оно возросло еще почти вдвое и достигло 140. Но взгляните на карту — ведь границы XVII века сильно отличаются от границ конца XIX. Взглянуть на карту тем более полезно, что современные границы, наоборот, приближаются к допетровским. И если у нас процветет «архиерейский федерализм», который приводит в умиление Д.В. Пашкова, то вполне вероятно, что мы опять окажемся при 24 епархиях.
 Однако каноничность управления вовсе не зависит от обширности территорий и числа епархий. Рассуждая подобным образом, можно степень каноничности (в данном случае — «регулярность соборного управления», по выражению автора) поставить в прямую зависимость от развития транспортных средств. В наше время сел в самолет, туда-обратно — и никаких нарушений 14-го правила. Но и в те далекие времена, когда архиереи ездили в Москву на лошадях, они все же не очень нарушали 8-е правило. И вот что интересно — его совсем не нарушали именно во времена «зазнавшегося» Патриарха Никона. При нем (а он был на кафедре фактически всего 6 лет, с 1652 по 1658 год) Поместные Соборы созывались 4 раза. Всего во вторую половину XVII века, то есть за 50 лет, было 15 соборов. А за 200 лет синодального периода Поместный Собор проводился только один раз, в 1917 году.
 Но неужели Д.В. Пашков не видит в этом нарушения 8-го правила или хотя бы отклонения от «регулярности»? Нет и еще раз нет. Ведь, по его мнению, «Синод, возглавивший ЦЕРКОВЬ вместо патриарха, в свое время наилучшим образом осуществил требование регулярно-соборного управления ЦЕРКОВЬЮ». «Регулярно-соборное управление» на языке любителей синодальной эпохи означает, что Синод был не просто «духовной коллегией», наподобие других, типа Берг-коллегии, Юстиц-коллегии, Коллегии экономии. Это был постоянно действующий Поместный Собор, утверждают они. Такой «регулярности» нам, пожалуй, вряд ли удастся достичь, если только в России не объявится еще один «благодетель» типа Петра I.
 Теперь о последнем каноне. Д.В. Пашков приводит 14-е апостольское правило и опять в вольном пересказе: оно-де не позволяет епископам покидать свою епархию без какой-либо чрезвычайной причины. Но помилуйте, епископское служение вовсе не подразумевает подписку о невыезде, и, по точному смыслу русского слова, которое мы находим в 14-м правиле, никакого запрета на выезд епископа из епархии нет. Иначе как же бы могли съезжаться со всех концов тоже весьма обширной империи святые отцы Семи Вселенских Соборов? Они ведь не только из Малой Азии приезжали в Никею или Халкидон, но и из Египта, и из Африки, и из Рима. Впрочем, это почти шутка, потому что 14-е правило никакого отношения к занимающему нас вопросу не имеет. Судите сами. Вот что оно гласит:
 «Непозволительно епископу оставлять свою епархию и в иную преходити, если бы и от многих убежден был, разве когда будет и некоторая вина благословенная, сие творити его понуждающая, яко могущая большую пользу обитающим там принести словом благочестия. И сие не по своему произволу, но по суду многих епископов и по сильнейшему убеждению».
 Ясно, что правило это не позволяет самовольно, без суда (то есть Собора) епископов переходить с кафедры на кафедру. Вот почему и Патриарх Никон, послушный канонам, учредив, яко глава Церкви, три новые епархии в 1657 году, собирает епископов, чтобы с их согласия перевести епископов с одной кафедры на другую. Сразу замечу, что царская власть именно в назначение и перемещение епископов вмешивалась со времен деда Ивана Грозного, а уж после «благодетельных» для Церкви реформ Петра I епископы назначались и перемещались только по указам царским, а Синод их от себя рассылал.
 Подытожим. Д.В. Пашков видит неканоничность патриаршества в том, что при таком способе правления, во-первых, нарушается равенство епископов и один из них, патриарх, получает неоправданные правилом 34 полномочия; во-вторых, нарушается «основное условие принципа соборности — регулярность»; в-третьих, при «ненормально (7) больших территориях епархий» и столь же ненормально малом их числе русские архиереи нарушали 14-е правило, которое, как мы выяснили, не о том говорит.
 Предоставляю читателю самому судить об убедительности доказательств неканоничности патриаршества и перейду к обсуждению каноничности реформ Петра I и их церковной пользе.
 

ЧТО ТАКОЕ СВЯТЕЙШИЙ СИНОД
 
В наше время ввиду повышенного интереса к проблеме взаимоотношения Церкви и государства церковная публицистика гораздо реже обращается к догматам, чем к канонам. Правила и каноны — это то поле, на котором скрещиваются различные мнения о том, выше Священство или Царство; о понимании Церкви как Тела Христова или как одной из конфессиональных организаций, как юридического лица. Именно такое понимание лежит в основе пресловутого закона о религиозных организациях — закона, под которым без колебаний могли бы поставить свои подписи творцы синодальной реформы царь Петр и митрополит Феофан Прокопович.
 Путь от эпохи Православного Царства, патриаршества и Поместных Соборов проходил через установление не церковного, но государственного учреждения, «духовной коллегии», над которой был поставлен надзирателем обер-прокурор — «око государево». В конце этого пути, начавшегося еще при Иване III, первым попытавшемся отнять монастырские земли, власть захватили безбожники. И в их время должность обер-прокурора сохранилась под названием «уполномоченного по религии».
 Но самое замечательное состоит в том, что подготовленное более чем двухсотлетним ослаблением Церкви падение Царства хронологически совпало с восстановлением патриаршества и соборности.
 Царства приходят и уходят, а Церковь пребывает вовеки. Она пережила власть языческих императоров, стремилась к максимальному воцерковлению государственной жизни при православных царях, пережила новые гонения в эпоху советской империи. В наше время она одна сохранила свою власть и систему управления почти на всех просторах бывшей Российской империи. Все остальное ее наследство, даже приумноженное при советской власти, ныне утрачено. Нет сильной централизации власти, потеряны огромные территории, федерализм разъедает оставшиеся. Только Церковь по-, прежнему скрепляет народ и самим своим существованием вселяет надежду на восстановление государственности.
 Синодальный период — это не период в истории Церкви, а особая эпоха в жизни страны и народа. Длительный переходный период от Православия к безверию, к апостасии. Главный вопрос состоит в том, насколько государство, то есть православные цари, выполняло те функции в отношении Церкви, без которой, как показывает исторический опыт, ни одно Царство не стоит. Разговоры о каноничности или неканоничности сами по себе чрезвычайно важны, если под канонами понимать не юридические нормы, но указания, имеющие своим источником Божественную волю. Эти указания даны людям, которые понимают дух, а не букву канона и в согласии с этим духом устрояют церковную жизнь при любых обстоятельствах — при православных царях, при большевиках и демократах. Это понимание включает и глубокое убеждение в том, что нарушение канонов с неизбежностью приводит к возмездию. Оно не делает культа из царской власти, потому что помнит слова пророка: «И Я даю тебе царя в гневе Моем и отниму в негодовании Моем» (Ос. 13, 11).
 Бог отнял Царя, но оставил Церковь, и это одно свидетельствует о том, кто вызвал негодование. Более того, сразу же Божественная воля восстановила наиболее благодатный строй управления Церковью — патриаршество и соборность, строй, нарушенный произволом царей. Можно не усматривать этого по разным причинам — из-за незнания истории, из-за отсутствия интереса к подобного рода проблемам, но можно и из-за убеждения. Убеждения в том, что Царство выше Священства, а потому государство имеет право не только вмешиваться в церковное управление, но и распоряжаться церковной собственностью, что принцип единоначалия (патриаршество) нарушает принцип соборности и равенства епископов. При таком взгляде можно манипулировать канонами и толковать факты в нужном смысле.
 В статье Д.В. Пашкова «Без гнева и пристрастия» мы видим пример такого убеждения — по его собственному заверению, он человек «немного сведущий», а потому не может не знать истинных мотивов церковных реформ Петра I и исторических подробностей обстоятельств, сопровождавших учреждение Синода. Он изображает учрежденный Петром государственный орган по управлению Церковью постоянно действующим Поместным Собором; приводит в доказательство его каноничности признание Святейшего Синода восточными патриархами в качестве «брата», то есть тем же, кем был до этого Святейший патриарх, в секуляризации видит вполне правомерную со стороны государства меру по возвращению захваченных архиереями и монастырями земель и оправдывает факт подчинения Синода обер-прокурору тем, что этот надзиратель в должности министра не был членом Синода.
 Все эти соображения высказаны под видом исправления погрешностей в статье оппонентов, но в своей совокупности они представляют вполне определенную систему взглядов, отнюдь не новую. Своими корнями она уходит именно в то время, когда по приказу Петра Феофан Прокопович сочинил свой трактат против патриаршества в виде «Духовного регламента», где обосновывал право Государя управлять Церковью и распоряжаться ее имуществом. Как человеку сведущему, наверное, Д. В. Пашкову небезызвестно, что речь в этом трактате шла вовсе не о Святейшем Синоде, устроенном наподобие патриарших синодов при восточных патриархах, но совсем о другом. А именно об устроении вместо патриарха очередной коллегии — «Духовной коллегии» по делам веры, наподобие Берг-коллегии — по горному делу, Юстиц-коллегии — по судебным делам и Камер-коллегии — по таможенным. Так же как и в других, и в «Духовной коллегии» были учреждены должности президента, вице-президента, асессоров.
 Отличие этой коллегии от других было, во-первых, в том, что членами ее могли быть лица, назначаемые самим царем из духовенства (епископы, архимандриты и пресвитеры), а во-вторых, в том, что только над ней был поставлен надзиратель, роль которого в XIX веке чрезвычайно усилилась. С учреждением министерств должность обер-прокурора стала равной министерской, что позволило одному из обер-прокуроров, масону и мистику А.Н. Голицыну, стать министром по делам вероисповеданий.
 По совету духовенства Петр эту «Духовную коллегию» переименовал в Святейший Синод — слово «Святейший» должно было напоминать об отмененном патриаршестве, а «Синод» — вызвать ассоциации с постоянно действующими при восточных патриархах синодами. Но с ними Святейший Синод ничего общего не имел, а потому никак не мог считаться постоянно действующим Поместным Собором. Во-первых, он состоял не при патриархе, а подчинялся непосредственно царю; во-вторых, его члены вопреки канонам назначались не церковной властью, но тем же царем, к тому же он имел смешанный состав (епископы, архимандриты и пресвитеры), тогда как патриаршие синоды состоят из одних епископов; и в-третьих — число членов Синода никогда не достигало положенного числа — 12, и бывали времена, как писал митрополит Арсений Мацеевич, что Русской Церковью управляли два архимандрита и один пресвитер.
 Что же касается признания восточными патриархами Святейшего Синода своим «братом» и равночестным себе, то обстоятельства этого признания «интересующейся историей Церкви публике», как пишет Д.В. Пашков, действительно хорошо известны. Поэтому нет никакого смысла приводить факт этого признания в качестве доказательства и каноничности Синода, и его равнопатриаршеского достоинства, и как пример окрепнувших связей со Вселенской Церковью. Не только публике, но и авторам книг по истории Церкви хорошо известно, что Петр обманул Константинопольского патриарха, изъяв из греческого перевода «Духовного регламента» все, что могло насторожить архиерейскую совесть адресата, который в свою очередь имел меркантильные причины для того, чтобы поверить императору.
 Итак, ни в самом замысле законодателя — подчинить Церковь своей власти, ни в форме органа, который был устроен не по церковным канонам, а в согласии с прусскими и шведскими образцами, невозможно углядеть никаких признаков каноничности, потому что по канонам любые изменения в системе управления требуют соборного решения. Это прекрасно понимали архиереи, подписавшие «Духовный регламент» и указ об учреждении Синода в 1721 году и на протяжении всего XVIII века. Они подписали его под угрозой гонений, угрозой вполне реальной, потому что незадолго до этого были казнены и сосланы несколько епископов по делу царевича Алексея. Затем, до времени восшествия на престол Елизаветы, не прекращались попытки духовенства, главным образом епископов, изменить ненормальное положение, но и они пострадали. Наконец, при Елизавете Петровне новгородский митрополит Амвросий Юшкевич и будущий митрополит ростовский Арсений Мацеевич подали императрице прошение с просьбой о восстановлении патриаршества. Но и славящаяся своей сугубой любовью к Церкви «дщерь Петрова» на это не решилась. Как, впрочем, и все последующие за нею цари.
 Известный своей последовательной борьбой за обязательность канона для императора преподобный Феодор Студит писал:
«Не вполне православный тот, кто, по-видимому содержит правую веру, но не руководствуется Божественными правилами».
 Это правило можно и должно применять к тем русским царям, которые в силу существующего законодательства были обязаны быть православными, но отнюдь не руководствовались в своей деятельности Божественными правилами. Посему и православными царями могут считаться с большой натяжкой. Во всяком случае, именно таковой, православной по видимости, была Екатерина II. Именно она завершила длящийся около 300 лет процесс секуляризации и жестоко расправилась с последним борцом за права Церкви и восстановление патриаршества — ростовским митрополитом Арсением Мацеевичем.
 Каждая эпоха имела своего воина Христова, положившего душу свою за Церковь в борьбе против наступающего богоотступничества, апостасии. В XVI веке выступил против попыток отнятия монастырских земель преподобный Иосиф Волоцкий, при Иване Грозном — святитель Макарий и священномученик митрополит Филипп, в XVII веке пострадал Святейший Патриарх Никон, а в XVIII веке — митрополит Арсений Мацеевич. При жизни его многие почитали святым, но теперь это имя мало кому известно и появляется на страницах печати, так же как и имя Святейшего патриарха, ради теперь уже посмертного поругания, которое они в полную меру вкусили при жизни. Рассказ о жизни митрополита Арсения Мацеевича требует особой статьи и неуместен в соседстве с опровержениями той клеветы, которая напечатана на страницах «Радонежа». Поэтому коснусь этой темы только постольку, поскольку нападки и на патриарха Никона, и на Арсения Мацеевича чрезвычайно характерны для всех, кто рассматривает историю Церкви и деяния ее святителей не с церковной, но с «государственной», как теперь принято выражаться, точки зрения.
 

КЛЕВЕТА НА СВЯТИТЕЛЕЙ
 
Апологетика синодального периода, церковных реформ Петра и Екатерины II неизбежно связана с поношением патриарха Никона и митрополита Арсения. Естественно поэтому, что после доказательства «неканоничности» патриаршего периода в целом Д.В. Пашков под видом исправления погрешности в статье своих оппонентов дает нам свое видение роли того и другого пастыря в жизни Церкви. Он ставит под сомнение такой факт, как протесты ростовского митрополита Арсения (Мацеевича) «против засилия в Синоде светских чиновников». На самом деле и засилие было, и протесты. Ведь Синод — это не только коллегия из 12 членов, но огромное ведомство, с целым рядом учреждений, чиновники которых имели реальную власть и при этом назначались обер-прокурором.
 Затем Д.В. Пашков объясняет нам, что и патриарх Никон, и митрополит Арсений, выступая против секуляризации церковных земель, на самом деле руководствовались не интересами Церкви, а личным пристрастием к делам хозяйственным. Это говорится о людях, полагавших свою жизнь за Церковь и осужденных церковным судом невинно, под давлением светской власти. Оба святителя пережили лишение сана, многолетние ссылки и умерли неоправданными. Но Церковь со временем признала их невиновность и правоту. Святейший патриарх Никон был оправдан грамотой восточных патриархов через год после смерти. Митрополиту Арсению пришлось ждать дольше — его оправдали и восстановили в сане только на Поместном Соборе 1917 года, когда закончилось синодальное правление.
 Затем мы читаем цитату из книги масона и обер-прокурора А.В. Карташева: у обоих святителей «интерес хозяйственный вносит уродливые черты в их архиерейскую мораль». Хотя Д.В. Пашков признает, что митрополит Арсений Мацеевич действительно был осужден, но дает понять, что вполне заслуженно. Он, оказывается, решился публично провозгласить анафему на всех отнимающих у церквей и монастырей имения и тем самым не только лично обидел императрицу Екатерину II, но и навредил «восстановлению православным государством управления над всей своей территорией и подданными». Под этим замысловатым выражением подразумевается названная историками «церковной реформой 1764 года» очередная антицерковная акция. В результате ее были закрыты 2/3 монастырей (около 500, что сравнимо с большевистской эпохой), у оставшихся были отобраны (по-ученому — секуляризированы) земли и введены «штаты монашествующих». В результате от многотысячного в начале века монашества осталось на всю Россию всего 5000 иноков и инокинь.
 После падения монархии и революции «восстановлением управления над всей территорией и подданными» занимались уже не Великий Петр и Великая Екатерина, а безбожные большевики. Им не было нужды прикрываться протестантским словечком «секуляризация», они просто «национализировали» землю и приступили к изъятию церковных ценностей. Внесло ли «уродливые черты в архиерейскую мораль» то сопротивление, которое оказали святители революционного времени безбожным святотатцам, Д.В. Пашков не сообщает. Однако известно, что обвинения в корыстолюбии и низменных побуждениях в их адрес, точно такие же, как в отношении патриарха Никона и митрополита Арсения, обрушились на них со всей силой и повторялись десятилетиями.
 Почему мучеников и исповедников одной эпохи чтут святыми, а пострадавших за Христа в другую эпоху полагают возможным поносить? Ужели только из-за разницы в государственном строе? Но издевательства над духовенством и монашествующими в течение всего XVIII века отличаются только числом жертв, а не природой гонений. Считать гонения XVII–XVIII веков яко не бывшими — значит отдавать память пострадавших на поругание и раскольникам, и научным атеистам, и нынешним «государственникам». Последние, видимо, полагают, что государство устоит без Церкви, но исторический опыт свидетельствует об обратном: гибнут царства, но Церковь Христова неодолима.
 Можно предположить, что найдутся возражения по этому поводу: мол, цари были православными и отбирали не священные сосуды, а всего лишь земли и делали это для пользы государственной, а большевики власть узурпировали и были, по сути, разбойники.
 Но по учению Церкви, которому остаются верными святители во все времена, всякая церковная собственность отдана Богу, а потому любое ее изъятие — святотатство. Оба святителя, порицаемые преподавателем богословского института в конце XX века, действительно каждый в свое время — один в XVII веке, другой в XVIII — предавали анафеме тех, кто покушался на церковное имение, и делали это в соответствии с канонами и своей архиерейской совестью. Если масон Карташев трактует подобные действия как «соблазн», то это не удивительно, но почему подобное непотребное отношение к памяти двух святителей-исповедников допускается на страницы православного обозрения, непонятно.
 В XVIII веке власть отменила чтение анафем с проклятиями тем, кто отнимает у Церкви ее имущество, потому что она понимала, что подпадала под них. Но анафемы эти никем не сняты, и их можно прочесть в Псалтири (Пс. 68 и 108). Их слышала вещая душа поэта, когда он писал о Петре I: «И на делах его великих / Печать проклятия легла». Она легла проклятием на всю династию, и потому ее постигло неотвратимое возмездие. Отнял Господь царя в негодовании Своем, царя-мученика, пострадавшего за грехи отцов.