Архив номеров Номер 6

Евгений Николаевич Поселянин (настоящая фамилия Погожев) оставил в назидание нам целую библиотеку своих духовных произведений. Книги эти и теперь читаются православными людьми с живейшим интересом и пользой для молитвенного устроения. К сожалению, о жизни самого писателя мало что известно. Таково наше время! Оно переполнено злодействами, испоганено злодеями. Евгений Поселянин был уничтожен большевиками 13 февраля 1931 года одновременно с настоятелем Преображенского всей гвардии собора Петрограда митрофорным протоиереем Михаилом Тихомировым. Он разделил участь новомучеников, которым в XX веке в России несть числа и чье молитвенное предстательство перед Престолом Живоначальной Троицы уже служит всем верующим во спасение. Известно ведь, кровь мучеников — семя Церкви, и сеется оно для торжества веры над неверием.

Как ни глумились бесы над памятью, а все же и в ней кое-что уцелело о каждом духовном писателе. Так, о Поселянине удалось добыть следующие сведения.

Евгений Николаевич Погожев родился 21 апреля 1870 года в Москве, в зажиточной дворянской семье. Его дедья, петербуржцы, были женаты на придворных особах, имели чины действительных статских советников и вращались в кругах высшего света. Отец, Николай Алексеевич, личный дворянин, врач-терапевт (ск. 1902); мать, Лидия Николаевна, благочестивая дворянка. И как это водилось тогда, молодежь из благополучных семей была заражена позитивизмом. До поступления в университет, да и в пору студенчества Евгений Николаевич тоже оставался неверующим, жил вне Церкви.

Но Господь вразумляет Своих чад, вразумил Он и юного Погожева. Обращение произошло в Оптиной Пустыни, в келье старца Амвросия. Получилось так. Будучи студентом университета, Евгений Погожев вместе со своей теткой поехал в Крым. По дороге на юг тетушка, как человек набожный, пожелала посетить святую Оптинскую обитель, чтоб повидать прозорливого старца Амвросия. Племянник заупрямился и отказался от такого паломничества:

— Нет уж, голубушка, вы заезжайте в Оптину, а я вас подожду в Калуге.

— Да почему же? Поедем вместе, мне веселее будет, а к Старцу ты можешь и не ходить, — услышал в ответ.

Он согласился. Уселись в экипаж и помчались. Приехали, входят через Святые ворота в обитель. Тетушка предлагает Евгению зайти к Старцу. Но племянник решительно объявляет:

— Нет уж, не просите, к отцу Амвросию я ни за что не пойду, он замучает меня текстами.

Так и не пошел. А она при встрече со Старцем возьми да и расскажи о гордеце Евгении. На что Старец ответил:

— А нужно было бы зайти. Передайте ему, что грешный Амвросий просит его зайти минут на шесть — на десять.

И пошел Евгений Николаевич к отцу Амвросию. Побыл у Старца недолго, а вернулся другим человеком. С тех пор полюбилась ему Опти-на, да так, что просился принять послушником. Но батюшка Амвросий возразил:

— Нет, сначала окончите университет, а там я скажу, что делать. Сразу же по окончании университета Погожев едет к отцу Амвросию испросить, что же теперь ему делать.

— А теперь, — сказал Батюшка, — пишите в защиту веры, Церкви и народности.

И стал он духовным писателем, посвятив жизнь благочестивому делу. Много страниц напишет Погожев о великом старце Амвросии. Будут и очерки, и книги. Одна из них так и называется — «Праведник нашего времени Оптинский старец Амвросий» (СПб., 1907).

Погожев вообще пишет много, и пишет хорошо. В начале нашего века, по существу, не было церковного периодического издания, особенно издания для народа, где бы не печатался Погожев: «Русский паломник», «Миссионерское обозрение», «Церковные ведомости», «Светильник», а из светских — «Сельский вестник», «Московские ведомости», «Новое время» и многие другие. Его читала вся Православная Россия. Оптинский старец Варсонофий позже скажет: «Погожев — художник в душе, и это отражается в его литературных произведениях». Псевдоним себе писатель выбрал немудрящий — Поселянин: по названию самых неповрежденных христиан — сеятелей. Они-то и есть становая жила этноса.

В 1901 году благонравный читатель получил второе издание книги Евгения Поселянина «Русские подвижники XIX века». Против первого оно значительно расширено и дополнено; книга посвящена памяти Оптинского старца Амвросия, усопшего 10 октября 1891 года. То был светильник горящий и светящий, истинный сосуд Духа Святого, дарящий мятущемуся земнородному мёд спасительного учения. В своем предисловии, составленном в Царском Селе осенью 1900 года, Евгений Николаевич предупреждал: «Описанные лица представлены здесь преимущественно не со стороны историко-общественного значения, а со стороны их нравственной крепости... Скромный труд этот собран для верующих, для укрепления в них мысли, что все та же веет над миром сила Христова и те же дивные дары посылает тем, кто искренно за Ним идет. Русский народ и поныне в лучших людях своих — тот же богоносец, каким был всегда».

Книга содержит 45 жизнеописаний с 50-ю портретами и видами. В ней обстоятельно и поучительно рассказано о замечательных русских подвижниках прошлого века, кто неколебимо взращивал духовный сад, под чью спасительную сень и ныне прибегаем: великий Саровский чудотворец Серафим, оптинский духоносец старец Макарий, Ржевский протоиерей Матфей, святители Филарет Московский и Феофан Затворник и другие столпы Церкви Православной. А рядом юродивые, прозорливцы, в молитвенном подвиге узревшие суть благоухания бытия. «Церковь цветет, плодоносит, — говорит Евгений Поселянин, — но дела ее, в противоположность делам мира, где маленькие люди подымают вокруг своих неценных, ненужных дел такой шум, ее дела совершаются бесшумно, в святом сосредоточении. Эти дела видит и знает им цену русский простой народ, который по рассказам отцов продолжает любить людей, здесь помянутых».

Евгений Поселянин — писатель даровитый, он отменно владел церковной речью. Его словарь богат и свеж, а стилевая выразительность письма неповторима — проза и поэзия сливаются в мерном слоге. Раскроем страничку очерка о старце Амвросии, отлагавшем лучи святости на весь строй оптинского духа. Рассказывая об Иоанно-Предтеченском ските, что в полуверсте от обители, Евгений Николаевич замечает: «Здесь хорошо весной, когда зацветут яблони и зажужжит пчела над сладким цветом; хорошо летом, когда от политых с вечера цветов понесутся ароматы, а старые сосны величаво уснут под лунным небом; хорошо осенью, когда приветные огни зовут в кельи, к святым беседам; хорошо зимой, когда каждая хвоя красуется и играет, разубранная морозом и солнцем; а лучше всего тут было, невыразимо светло и отрадно, когда тут жил отец Амвросий». Этот очерк писатель составил в основном по личным воспоминаниям, будучи свидетелем благочестия. Просиявший в духовных недрах России светоносный старец Амвросий Оптинский ныне причислен к лику святых. Его память ублажается всенародно.

Тяжело переживал Погожев кончину батюшки Амвросия, он как бы навек осиротел. В Оптину приезжал по привычке, но к живущим старцам не обращался, боясь, что никто ему не заменит великого подвижника Божия. Но реки научения, реки оптинского духа не иссякли, а по-прежнему текли. И вроде бы гребцов было много, и гребцы хорошие, но кормчего нет. Так казалось Поселянину. На самом же деле кормчий был, и он поджидал к себе писателя, и беседа могла бы принести Евгению Николаевичу пользу. Таким кормчим был старец Анатолий, преемник отца Амвросия. Но Поселянин к нему почему-то не шел.

И вот однажды заходит он к послушнику Павлу Плиханкову. Разговорились.

— Вы идеалист, Евгений Николаевич, — сказал ему послушник Павел.— В миру вам не место, ступайте в монастырь, собственно, все равно в какой, но лучше в наш, где хранятся заветы старцев. Пять лет пробыли бы вы послушником, десять лет монахом, пять иеродиаконом...

— Ну а потом? — спрашивает Погожев.

— А потом вы были бы старцем, как отец Амвросий. Вы теперь внешний художник, а тогда сделаетесь внутренним. Поступайте в монастырь — и найдете мир и радость души.

Не согласился.

— И в миру можно приносить пользу, — ответил он.

— Да, конечно, можно, но в миру множество соблазнов, — услышал Погожев на прощание.

Писатель, живя в миру, не избегнул и его соблазнов.

В 1904 году Погожев женится на дочери известного языковеда Я. К. Грота, Наталии Яковлевне, их свадьбу устраивал во дворце сам великий князь Константин Константинович. Но пара подобралась неудачная: практичная супруга не поняла мужа-художника. Через полгода семья распалась (впрочем, развод затянулся более чем на десятилетие).

Шли годы. Из послушника Павла Плиханкова возрос духонос-ный старец Варсонофий, уже знаменитый на всю Россию. Погожев сделался Поселяниным. И старые знакомые встретились через двадцать лет.

Об этой встрече батюшка Варсонофий рассказывал духовным детям:

— Я не видел Евгения Николаевича двадцать лет. Сегодня он приехал ко мне, я и говорю ему: «Кончится развод, поступайте в монастырь. Дадим вам келью, успокоится душа ваша после всех житейских треволнений». Он головой качает: «Поздно!» — «Ко Христу никогда не поздно, Евгений Николаевич. Вспомните разбойника. Кажется, и жить-то оставалось ему минуты, а он завопил: "Господи, помяни меня во Царствии Твоем" — и спасен». Задумался. Не знаю, решится ли, а жаль мне его.

Евгений Поселянин остался в миру, целиком уйдя в литературную работу. В мае 1912 года Москву впервые должен был посетить Цесаревич Алексей Николаевич. Ему было тогда всего восемь лет. Московское дворянство решило поднести Августейшему отроку памятную книгу «Собор московских чудотворцев». Поселянину заказали текст, и он его написал. Книга вышла в двух вариантах — подносном, большого формата, и обычном — за невысокую цену.

Роскошная книга величиной в лист, золоченые рисунки — Сергея Вашкова: кресты, славянская вязь, причудливые буквицы, на полях ожили мистические лилии — и все это выполнено на плотной веленевой бумаге, в чистом церковном наборе. Экземпляры номерные, один из них вручат Наследнику. «Московский Патерик» — так надо бы озаглавить эту книгу, но ее назвали по-другому: «Икона Пресвятыя Богородицы Владимирская и собор московских чудотворцев». Суть в том, что общенациональная русская святыня, икона Владимирской Богоматери, — великое достояние Успенского собора Кремля, а список с нее, с изображением 26 московских угодников Божиих, и стал самым лучшим московским подношением Наследнику. В приветственном адресе московского дворянства державному отроку говорится: «Вспоминая Москву и ее святыни, молись пред этой иконой и пребывай в единении духа с угодниками Божиими и великими строителями Святой Руси. В общении с ними да укрепится в Тебе живая связь с Православной Церковью и с Русским народом, и милость Божия да возрастит Тебя на радость и утешение Твоим Венценосным Родителям, на благо и славу всей Русской земли».

Патерик открывается словом о чудотворной иконе Владимирской Богоматери, о благодеяниях, излитых Пречистой на Русскую землю через Свой образ, охраняющий град Москву, названный летописцами Домом Богородицы. Текст Поселянина прост для понимания — читатель ведь еще ребенок, и вместе с тем слог письма торжествен, изящен. Откроем книгу. Вглядимся в страницы. Какою благостию веет от прочитанного: «Царица Небес, покрывающая всесильным покровом Своим все Православное Русское царство, особенно взыскала милостями Своими царствующий град Москву. Не раз заступлением Богоматери Москва была чудесно спасена от гибели. И орудием чудес Своих над Москвою Богоматерь избрала Свою икону Владимирскую».

Поселянин известен также переложением на русский язык «Киево-Печерского Патерика». Он много писал о святых вождях земли Русской, о подвижниках лихолетья XVII века; им создана замечательная книга о преподобном Серафиме Саровском. Особенно много поработал Евгений Николаевич на пользу юношества, ему предназначены книги «Повесть о том, каким чудом Божиим строилась Русская земля», «Божья рать. Рассказы из жизни святых», «Задушевные беседы», «Патриарх Филарет Никитич»; сборники «В похвалу Богородицы» и «На богомолье» — всего не перечислить.

Современники почти не оставили свидетельств о Поселянине — время было слишком лихое. Да и те свидетельства, что сохранились, принадлежат в основном людям, далеким от Православия. Так, Андрей Белый в книге «Начало века», описывая литературные вечера у Льва Александровича Тихомирова (1852–1923), жившего на Страстном бульваре, в здании «Московских ведомостей», встречал здесь среди замечательных русских людей и Евгения Поселянина.

Одно время (1903–1911) Поселянин дружил и с Василием Розановым. Познакомились литераторы в Италии в 1901 году. Архивный фонд В. В. Розанова (РГАЛИ, ф. 419, оп. 1, ед. 576) содержит ряд писем Евгения Николаевича. Имеется и чисто розановская наметка к портрету Поселянина: «Бархатный жилет. Любовь к водке. Богословие. Но замечательная деятельность, любопытный человек». Поселянин как-то написал о Розанове целый подвал в «Новом времени».

Да, по-видимому, мирских соблазнов и искушений, о которых говорил батюшка Варсонофий Оптинский, Поселянину избежать не удалось.

Необходимо несколько слов нам сказать также в связи с полемикой по толстовству, к которой невпопад подключался Поселянин. Дело в том, что в одном из номеров «Русского паломника» за 1910 год Евгений Николаевич Поселятин потребовал снисходительности к богоборчеству Льва Толстого. В публикации было сказано: «Будем верить, что между душой старца, осыпанной столь великими милостями Божиими, и его Богом, в последние часы догорающей жизни, неведомо ни для кого, произошла великая тайна, — что Бог, сторожащий душу человека и до последнего мгновения борющийся за ее спасение, призвал к Себе эту скорбную мятущуюся душу, что радостно она прильнула к ногам Христовым и в том обрела себе покой и спасение»...

На это дал ответ Поселянину архиепископ Никон (Рождественский): «Да, он был осыпан великими милостями Божиими, но, во-первых, ведь Господь сказал: кому дано много, от того много и взыщется; во-вторых, он ведь употребил сии дары не во славу Божию, особенно в последнюю половину своей жизни, а на служение сатане, и, наконец, в-третьих, слово Божие нас учит, что вне Церкви нет спасения, а почтенный автор (Поселянин) позволяет себе выдумывать какую-то новую теорию спасения, Церкви неведомую и ее учению противную. Церковь, согласно со словом Божиим, объявила Толстого еретиком, а святые отцы учат, что быть еретиком — значит быть отлученным от Бога»...

Евгений Поселянин не внял учительным речам Преосвященного Никона, своего давнего знакомого на ниве духовной журналистики. Он счел возможным и дальше перечить общецерковному мнению. Архиепископ Никон снова настоял на своем: вне Церкви нет спасения, ей Христос вверил те таинства, вне коих невозможно войти в Царство Небесное. В конце полемики владыка Никон прямо заявил литератору Поселянину, что его познания в вопросах веры нуждаются в углублении... И Евгений Николаевич смиренно сдался. Дискуссия пресеклась.

* * *

Монархист Поселянин со скорбью воспринял революционный переворот. После Октября его литературная деятельность оказалась невостребованной, и писатель перебивался случайными заработками и частными уроками. Одно время ему повезло устроиться на работу в городской отдел охраны памятников, но то был краткий эпизод.

В 1924 году Евгения Николаевича арестовали как «бывшего» и выслали на два года в Сибирь, на Ангару. Отбыв ссылку, писатель снова приехал в свой город на Неве. Но в декабре 1930 года последовал новый арест — за связь прихожан Преображенского собора с чинами Преображенского полка, проживавшими за рубежом. Дело то было надуманным и целиком состряпанным карательными органами. Как показывают документы следственного дела, палачам не удалось заставить писателя отказаться от Православия и монархических убеждений.

Ряд лиц, в их числе и Е. Н. Поселянин, были расстреляны. Приговор отменили только шестьдесят лет спустя...

Ныне книги даровитого духовного писателя возвращены читающей России, и его имя все чаше вспоминается в среде верующих людей, ибо слово его не потускнело доныне.