Богородица

Библиотека Школа церковной смуты. Плоды обновленческой «катехизации»

Олеся НИКОЛАЕВА
Правоверие как инакомыслие


29 июня, в воскресенье, в праздник Всех русских святых, перед Божественной литургией, в храме Успения Богородицы в Печатниках, в алтаре был избит священник Михаил Дубовицкий. С него был содран крест, иерейские облачения, порван подрясник.

Люди, которые совершили над ним это беззаконие, не были ни чекистами двадцатых годов, ни гебистами семидесятых. Это были молодые алтарники храма.

Когда они сорвали с него епитрахиль и фелонь, заломили ему руки и повалили на пол, отец Михаил крикнул: «Православные! Спасите! Убивают!» Но кто из мирян, стоявших в храме и слышавших этот крик, мог дерзнуть ворваться в алтарь и спасти его? Побежали за священнослужителями из близлежащего монастыря, вызвали милицию.

«Прибыв на место, — свидетельствует в ответе на запрос начальник 18-го отделения милиции А.Л. Римский, — наряд группы немедленного реагирования обнаружил происходящую драку в алтарной комнате между священниками, причем один из них, как впоследствии выяснилось, Дубовицкий Михаил Владимирович, находился со следами побоев и в разорванной церковной одежде... Один из участвующих в драке священников, по фамилии Кочетков, объяснил, что М.В. Дубовицкий психически ненормальный человек».

Итак, слово было произнесено. Диагноз поставлен. Его поставил настоятель храма Георгий Кочетков. Была вызвана психовозка, в которую и был насильно запихнут связанный по рукам священник. Прибежавший из Сретенского монастыря иеромонах, видя, что он не в силах защитить своего собрата, лег под колеса машины, на которой собирались увезти о. Михаила. Его отшвырнули прочь...

В 14-й психиатрической больнице, куда был доставлен под конвоем несчастный священник, ему была вколота неизвестная доза неизвестного лекарства. Однако через несколько часов он был осмотрен комиссией, состоявшей из трех психиатров, которая не обнаружила у о. Михаила никаких психических расстройств, что было зафиксировано ими письменно и с чем этот психически здоровый и полноценный человек был наконец-то выпущен на свободу. Однако на следующий день у него начались судороги по всему телу, грозившие остановкой дыхания, и он на «скорой помощи» был доставлен в городскую больницу. Врачи сделали предположение, что эти симптомы могли быть вызваны инъекцией какого-то мощного психотропного препарата. Вывести из этого состояния пострадавшего человека удалось только после того, как ему ввели акинетон — сильное противонейролептическое средство.

Пока освидетельствованный и реабилитированный отец Михаил лежал под капельницей на больничной койке и приходил в себя после физических и моральных потрясений, в том числе и травм, нанесенных побоями бесстрашных парней в стихарях, другие, не менее бесстрашные парни продолжали глумиться над ним на страницах нашей «свободной прессы» вполне в духе большевистских активистов «Воинствующего безбожника». Тот дешевый самодеятельный водевиль, под названием «Православные убивцы», который состряпал на скорую руку Сергей Бычков («МК», 02.07.97), имел целью дезинформировать общественное мнение относительно трагедии, произошедшей в приходе Успенского храма. По словам Бычкова, отец Михаил, оказывается, закричал: «Спасите! Убивают!» — просто так, ни с того ни с сего. Такой чудак! Но к его «чудачествам», как пишет Бычков, здесь «уже привыкли». Да и диагноз ему здесь же и поставили: «острое психотическое состояние».

Иван Чернов в короткой статейке с несоразмерным названием «Кризис средневекового миросозерцания как человеческая трагедия» («НГ», 04.07.97) также интерпретирует произошедшую трагедию таким образом, будто «молодой, правоверный, из Курска» священник о. Михаил, два месяца назад посланный служить в этот храм, «недолго выдержал интеллигентский напор (еще бы! — О.Н.). В минувшее воскресенье возопил прямо в алтаре благим матом: «Убивают!» Подошли к нему алтарники, стали батюшку увещевать (теперь это так называется! — О.Н.). Он знай голосит». Действительно, по описаниям Ивана Чернова, своеобразный какой-то священник. Поэтому и «отвезли все же бедолагу куда следует с диагнозом “острый психоз”». Что Чернову и требовалось доказать.

Объявление психически здорового человека сумасшедшим — это, конечно, кульминация драмы, но куда интереснее следить за самой интригой, ее подоплекой, скрытыми пружинами, поворотами и мотивами. Зачем, по какой причине, во имя каких задач понадобилось выдавать православного священника за психически ненормального, беззаконнейшим образом насильно запихивать в психушку, а когда его оттуда выписывают в тот же самый день за отсутствием какой-либо психической аномалии, со смаком публично упорствовать в клевете на него, делая вид, что не было ни сорванных с него священнических одежд и креста, ни порванного подрясника, ни избиений, ни издевательств — всей этой грязной уголовщины «интеллигентского напора», после которого, кстати, благочинному Сретенского округа пришлось заново освящать оскверненный алтарь? Где тот рычаг, нажав на который это становится возможным?

— А, махнула на меня рукой милейшая пожилая женщина из книжной лавки храма Богородицы в Печатниках и без малейшей тени какого-либо смущения или сожаления сказала: — Ну конечно, сдали отца Михаила в дурдом, потому что он — взбесился.

— Как — взбесился? — изумилась я.

— Ну да, крыша у него поехала. У нас, знаете ли, приход продвинутый, прогрессивный. Мы не как все. Мы тут реформируем. У нас по-русски служат. А он — все по старинке. Тут у кого хочешь крыша поедет. Ну вот, представьте, если ему начальство (Кто? Сам Господь со страниц Евангелия? Дух Святой? Церковь? Святые Отцы? Патриарх? Духовник? — О.Н.) говорит одно, а он сюда приходит к нам в храм, и ему здесь говорят совершенно другое, тут у кого хочешь крыша поедет.

— А побили за что?

— Да пальцем его никто не тронул! Это сам он бился об окна — вот и поранился.

Но к нам уже прислушивались. Женщина с суровым лицом и бдительным взором сделала моей собеседнице знак: молчи. И посмотрела на меня, как партизан на врага.

«Священноначалие давно мечтало урезонить строптивый приход, — пишет Иван Чернов. — Назначили второго священника... Все бы хорошо, но вот беда — слишком много интеллигентов в приходе о. Георгия Кочеткова, слишком много у них запросов и вопросов».

Интересно, на каком же именно из них, из этих «запросов и вопросов», начали заламывать руки молодому священнику? Строить из него безумца, этакого Финиста Ясного Сокола, залетного ночного мотылька, изранившего себя «об окна»?

Может быть, кому-то не понравилось то, что он молод? или то, что он «правоверен»? или то, что он из Курска? или то, что он служит по-церковнославянски, как это принято во всей Русской Православной Церкви? Или то, что он — «не продвинутый»? Или то, что не «реформирует»? Или, наконец, то, что он просто — другой. Не такой, как они. Иной. Инакомыслящий. «Ненормальный».

Несколько лет назад, еще когда священник Георгий Кочетков занимал храм Сретенского монастыря, одна супружеская пара, из числа фанатично преданных ему приверженцев, говорила мне:

— Отец Георгий очень опасается, как бы ему не дали второго священника. Он сказал нам: «Братья и сестры! Не потерпим!»

— Как — не потерпим? — изумилась я.

— Не потерпим! — дружно отозвались они.

— Так он же будет не самозванец какой-то — его назначит Патриарх...

— Все равно — не потерпим...

— А вдруг он будет замечательный, смиренный, кроткий, великий молитвенник, утешитель, чудотворец... Вдруг он будет для вас еще лучше о. Георгия!

— Все равно — не потерпим, — уперлись они.

— А что вы сделаете?

— Объявим ему бойкот.

С бойкота ведь и начали. Не приходили на его службы, не подходили к Причастию. А если и появлялись, когда он служил, то чтобы похулиганить: перебивать его во время проповеди, говорить ему оскорбительные вещи, покуражиться — словом, выказывать ему свое презрительное «интеллигентское» «фэ». Даже напечатали с благословения настоятеля листовку с кощунственным поношением нового священника. Но к отцу Михаилу потянулись верующие из других храмов. И бойкот провалился, не протянув и двух месяцев. Тогда на сцену событий выкатилась из недавних, но почти забытых времен «психовозка» — надежный гарант того, что священник Кочетков — этот «известный миссионер и реформатор» — надолго, если не навсегда, избавится от неугодного, «правоверного» собрата. Паства, в которой «слишком много интеллигентов», вдруг позабыла про все свои «запросы и вопросы» и послушно заглотнула топорно, по-чекистски сработанную утку о «поехавшей крыше». Удивительно, но этим «продвинутым интеллигентам» не пришли на ум никакие исторические аллюзии и параллели. Может быть, они вообще отвыкли мыслить самостоятельно. Психология заговора и ненависти не только сплачивает, но и обезличивает толпу. Да и жертва в ее глазах полностью теряет индивидуальные черты.

Так что в конечном итоге здесь совершенно не играет роли то, какое образование у о. Михаила и откуда он родом, кто он — простец или эстет, мистик или интеллектуал, проповедник или исихаст. Холоден он или горяч. Гугнив ли, как Моисей, или, как Аарон, красноречив. Хром ли, как Иаков, или резв, как Давид. Плешив ли, как Елисей, или волосат, как Самсон. Или, как Иов многострадальный, — убог, или — слишком хорош, как Иосиф, проданный братьями в рабство... Адепты священника Кочеткова к нему пригляделись, почуяли, что — «не наш». Наверное, им вновь было сказано: «Не потерпим». Они и не потерпели.

Очевидно, что мы имеем дело с таким типом тоталитарного сознания, которое, прикрываясь декларациями о человеческой свободе, христианской любви и уважении к чужому мнению, на самом деле практикует в борьбе с инакомыслием большевистский произвол и насилие, доходящее до пошлой уголовщины.

В контексте произошедшей трагедии, которая прямо или косвенно затрагивает все российское общество, вряд ли уместно сейчас обсуждать, нужны ли Православной Церкви реформы, есть ли перспективы того, чтобы наш «советский дичок» стал языком богослужения, целесообразно ли устранение иконостаса в храме. Об этих интересных предметах впору поговорить потом, когда нормальных людей перестанут увозить в психбольницы, а священников избивать в алтаре.

Кстати, обновленцы-большевики 20-х  годов тоже поначалу невинно и благопристойно обсуждали кое-какие внутрицерковные реформы, но их реформирование закончилось доносами на идейных противников — «тихоновцев», чекистской инквизицией, пролитием мученической христианской крови, психушками и лагерями.

И хотя, как известно, история учит нас тому, что она ничему не учит, мы продолжаем узнавать большевизм — в политической, социальной, литературно-публицистической или церковной маске — не столько по его декларациям, лозунгам и призывам, сколько по его маневрам и ухваткам.

Его искаженная ненавистью гримаса, выглянувшая вдруг оттуда, где произошло надругательство над священником, не должна остаться незамеченной. В противном случае — никто из нас — граждан России — не сможет застраховаться от того, что у него вдруг, как-то уж подозрительно внезапно и, разумеется, с чьей-то «легкой руки», «поедет крыша».


Независимая газета», 26.07.97)